Там, где нас нет

Нашим ученым-изобретателям не дали визы в Бельгию. И вообще перекрыли дорогу в Шенгенское пространство – а это почти вся Европа – на 25 лет. А бельгийское консульство в Москве злорадно заметило: мол, и дальше так же будем поступать. А почему – не скажем. Имеем полное право. И не пускать, и не объяснять.
       Я, если честно, искренно рад. Зачем, собственно, российским изобретателям ездить в Европу? Какая-такая «Эврика-2000»? Пусть знают свое место: на обочине истории, на обочине Европы, в грязных российских снегах. Нечего по брюсселям разъезжать.
       Очень хочется, чтобы это сделалось изобретателям понятно – никому не нужно добро и польза неправильного происхождения. Вот наши танки и вертолеты – пусть они самые лучшие в мире. Но какие-нибудь турки их ни за что не купят, даже бесплатно. Потому что они – наши. Мы можем быть лучшими друзьями какого-нибудь Хуссейна, но он не отдаст российским компаниям права на разработку нефтяных месторождений. Потому что Россия не в силах ускорить снятие санкций с Ирака. И американцы будут демонстративно бомбить Ирак, даже когда там находится российский министр иностранных дел. Чтобы знали (и мы, и иракцы): область права по-прежнему совпадает с областью силы. А сила сейчас одна. И даже если Америка не сумеет выбрать себе президента, и управлять страной станет 98-летний сенатор-инвалид, она все равно останется сильнейшей, и будет навязывать свою волю остальным странам так называемого мирового сообщества. А свою волю и свое мнение Россия, и ее граждане, могут, если хотят, навязывать какой-нибудь Монголии.
       Мне хочется, чтобы это сделалось очевидным для тех, кто считает себя российской интеллигенцией, причем очевидным в наиболее болезненной и унизительной форме…
       Зачем? За каким чертом мне это нужно? Что за выгода в этих эмоциях? А может, я просто озлобленный ксенофоб, патриот, славянофил, путинист, коммунист, антисемит, антизападник и всякое такое, а?
       Увы. Не могу похвастаться такой цельностью натуры. Одно знаю наверняка: меня безмерно раздражает в нашей интеллигенции привычка к нескончаемому разглядыванию «всей мерзости российской действительности» и неустанное отыскивание в ней дерьма и грязи. Этот навык снабжает мыслящего индивида иллюзией собственной непричастности к происходящему. И начисто убивает чувство будущего. Очень многие из моих приятелей живут здесь «как бы временно». То есть они не то чтобы уезжают, но «когда-нибудь обязательно». А потому не могут и не хотят относиться к своей стране как к своей. Вследствие чего не относятся к ней никак. Она у них омерзение вызывает.
       Пусть добропорядочные западные либералы с богатыми демократическими традициями ткнут нас носом в нашу второсортность. И пусть сделают это еще, и еще. Может быть, хоть такой способ окажется действенным для того, чтобы заставить нас понять: глупо помещать идеал общественного устройства там, где ты всегда и принципиально будешь чуждым. Бесперспективно оплевывать землю у себя под ногами и презирать ее. Нелепо отдавать патриотизм исключительно «красно-коричневым». Вредно жить, не имея вокруг себя своего комфортного пространства.
       На удивление простые, стандартные и примитивные соображения. Но почему-то они кажутся примитивными только в виде текста. А в реальной жизни эти максимы неисполнимы. Мы живем порознь, мы существуем в своих работах и бизнесах, мы выбираемся на уик-энды в какие-то клубы и кабаки, мы ни о чем не разговариваем друг с другом, только перечисляем в диалоге последние новости и с трудом уговариваемся как-нибудь обязательно встретиться и по-человечески посидеть. Нас нет. Нашего мира не стало – того мира, в котором мы реально существовали. Не Советского Союза, не перестроечной России, а нашего собственного мира, который был наполнен нашим творчеством и дружбой.
       «Брось, старик, — сказал мне один из самых близких друзей, когда я предложил ему попробовать собрать всех заново и придумать способ восстановить нашу общность. — Ну не здесь же, не в этой же стране!» Я попытался объяснить ему, что мы и прежде жили не в этой стране, а в совершенно другом пространстве, но телевизор стал показывать репортаж с американских выборов, и он уже не мог меня услышать.