Цивилизация
Писатель Прилепин испытывает особую слабость к составлению антологий: он уже выпустил тематические сборники рассказов «Война», «Революция», «Литперрон», антологию нижегородской поэзии и «Десятку» — подборку рассказов десяти современных русских писателей. Вслед за мужественной «Десяткой», куда вошли рассказы друзей-коллег Прилепина (Шаргунова, Садулаева, Сенчина, Гуцко и других), последовательный Прилепин обратился к женскому творчеству.
В сборник «14» включены произведения Анны Андроновой, Ирины Богатыревой, Ксении Букши, Алисы Ганиевой, Анастасии Ермаковой, Полины Клюкиной, Натальи Ключаревой, Анны Козловой, Майи Кучерской, Ирины Мамаевой, Анны Матвеевой, Василины Орловой, Анны Старобинец и Марины Степновой.
Четырнадцать успешных, номинированных, дипломированных, премированных, стабильно издающихся писательниц.
Понятие «женская проза», как и «женская поэзия», само по себе вызывает вопросы: кажется, что разделять творчество по половому признаку стало неприличным еще со времен цветаевского бунта против «снисходительной усмешки собратьев по перу» — «я поэт, а не поэтесса!». С желанием развести мужчин и женщин по разным литературным берегам успешно справился еще Виктор Ерофеев со своим альманахом новой русской прозы «Время рожать». В предисловии к сборнику, где присутствуют рассказы и писателей, и писательниц, Ерофеев иронично замечает: «В русской литературе открывается бабский век. В небе много шаров и улыбок. Десант спущен. Летит большое количество женщин. Всякое было — такого не было». Но своих писательниц Ерофеев видит не тургеневскими барышнями, а десантом, многозначительными, инопланетными созданиями, способными на настоящий бунт, желающими рожать, «шарашить текст».
В случае же с прилепинской антологией «14» маркировка «женская проза» кажется вполне адекватной: представленная литература выглядит даже не женской, а девичьей, точнее сказать – девочковой.
Прилепин в предисловии к сборнику, размышляя над тем, как эпоха отражается в женских зрачках, сетует на то, что из женских текстов куда-то испарились все мужики, а женщины без мужиков в своем грустном бабьем царстве вынуждены превращаться в «тихих подвижников бытия». Антология открывается исповедальными рассказами Анны Андроновой «Золотая рыбка» и «Вариант нормы», в которых
героине до животного чувства хочется отца, мужа и сына, или хотя бы отца, хотя бы мужа, хотя бы сына, хотя бы рыбок, но пока в наличии только кактусы и нерастраченная юность.
Героиня Анны Старобинец, к слову, справляется с похожей проблемой покупкой робота — полной копии потерянного мужа.
В представленной антологии целая галерея женских одиночеств: провинциальная учительница, сгорбившаяся старушка, романтичная разведенка, потасканная жизнью фермерша.
Даже циничная и стервозная содержанка богатого грузина из рассказа Анны Козловой «Однажды в Америке» (сценариста сериала «Краткий курс счастливой жизни») плачет не по большой и чистой любви, а по мужу, по детям, по домашнему очагу. Практически все героини «подчиняются даже с какой-то радостью» или мечтают подчиниться, да некому. Фамильярное единство в тотально женском и одиноком мире: Идка, Ирка, Танюшка, Машка.
Голоса четырнадцати авторов сливаются в один длинный диалог о нелегкой женской доле, с похожими интонациями, оборотами и персонажами. Марина из рассказа «Ночи нет» Ксении Букши будто отвечает бесплодной одинокой лаборантке из рассказа «Вариант нормы»: «Потом, уже на следующую ночь, под утро, приходит молоко. Вот нахлынул жар, набухли груди, выдавливаются и стекают сладкие белые капли. Ты берешь младшего мальчика, раскрываешь голеньким. Кладешь его к себе на живот. Голодный малыш высовывает язычок, находит сосок и вцепляется жадно и торопливо, вывернув губы. Он ест, шумно глотает твое молоко, сосет тебя, теребит сосок язычком, он засыпает на тебе, ухом к твоему сердцу, и ты чувствуешь его маленькие посасывания. Со второго этажа доносятся невнятные крики Верника и Вирсавии: «Еще-еще-еще!.. Давай-давай-давай...» За окнами роддома — белая полночь, в сумерках шумит старый парк, плещется Нева. На диких яблонях — комки незрелых, кислых, твердых яблок».
На фоне подчеркнуто женской, мягкой и милой до зевоты прозы выделяется рассказ Алисы Ганиевой, автора книги «Салам тебе, Далгат!», некоторое время публиковавшаяся под мужским псевдонимом Гулла Хирачев. В рассказе «Вечер превращается в ночь» описываются семейно-дружеские дагестанские посиделки. Бодрое, очень меткое повествование, украшенное восточным колоритом, также вскользь затрагивает судьбу женщин, но не в романтическом, а скорее в религиозном аспекте.
У восточных женщин Ганиевой с пресловутыми мужиками все в порядке.
В антологии сильнее образа одинокой бесплодной бабы, скучающей по исчезнувшему мужу, лишь образ девочки, скучающей по своему отцу. Рассказы Богатыревой «Возвращение в Итаку», Ермаковой «Недальнее плавание» — это маленькие женские «амаркорды», путешествия в советское перестроечное детство, в лето, проведенное на дачах, курортах и базах отдыха. В памяти дочерей образ неуловимого, но любящего отца, запечатленный и у самого Прилепина в своей недавней книге «Восьмерка», неостановимо растворяется, а сам отец со временем уходит жить к другой тете, заводит других, теперь более любимых детей.
Девочки вырастают, делают стрижки, висят на телефоне, ходят на каблуках, но внутри себя навсегда остаются этими самыми девочками, ищущими папиной заботы.
Как правильно замечает Прилепин в предисловии, мужик в женском литературном мировосприятии исчез. Но исчез он не от чрезмерной эмансипированности современных дам, не от угрожающей самостоятельности и брутальности, а просто так, сам по себе. Ерофеевский призыв «Время рожать» еще, конечно, актуален, да было бы от кого. Мужик кончился, как и то далекое разомлевшее лето, — вместе со всеми надеждами.
