Как-то, ближе к середине 90-х, мой приятель ваял новый фирменный стиль для какого-то средне-крупного банка из тех, что праздновали тогда с большой пышностью свои трех- и четырехлетия. На приемку готового продукта во главе банковской делегации явилась роскошная длинноногая блондинка, выполненная в классических черно-бардовых тонах (с изрядной долей лакированных поверхностей). Мой приятель еще не очень хорошо был знаком с заказчиком – предшествующие переговоры вело рекламное агентство, а потому счел барышню эскорт-секретаршей и, демонстрируя те или иные элементы своего труда, обращался к наиболее солидному, с его точки зрения, господину. Это было ошибкой. Правда, исключительно хронологической. Барышня, стечением обстоятельств, уже миновала секретарский период и теперь, за соответствующие заслуги, возглавляла департамент по связям и общению.
Когда демонстрация и разъяснения завершились, блондинка, вколачивая вершковые каблуки в паркет, вышла на середину комнаты и, вишнево улыбаясь, констатировала:
— Жаль, что дизайнир не осознал спицифику нашей истетики. Это надо переделать.
— Но как? – взмолился приятель, который за полтора месяца работы так и не добился ни одного внятного пожелания. – Я ведь очень хочу осознать, пусть же хоть кто-нибудь объяснит мне!
И тогда она изрекла:
— Нам надо что-нибудь поимпиричнее, ага?
Эвристический шок испытал не только трепетный художник, но и гораздо более конкретные рекламщики, и даже совсем чисто конкретные представители банка. Впрочем, художник, надо признать, очнулся первым.
— Эмпиричнее?.. Вы имеете в виду – более чувственно? – Он попытался принять во внимание экстерьер своего нечаянного искусствоведа. – Или, э-э-э.., чувствительнее как-то? Извините, я что-то не понимаю…
Блондинка презрительно рассмеялась.
— Вот видите, дизайнир не понимает. А нам нужно реально империчнее. Имперский стиль, ага?
С тех пор минуло почти полторы пятилетки, новый президент успел публично отказаться от притязаний страны на великодержавный статус, граждане пережили дефолт, инфляцию и повышение пенсий, олигархи приспособились к своей равноудаленности, даже ноябрьская погода смирилась с глобальным потеплением, но империчность, кажется, так никогда и не уступит своего места простой, заурядной человеческой чувствительности.
В июне ветеранов войны с большой помпой свозили в Брест, 7 ноября их торжественно проведут по Красной площади – в ознаменование. Шестидесятилетие же, годовщина, магическое слово для любой, даже самой чахлой империчности. А просто выдать им на руки все деньги, вложенные в торжественные мероприятия юбилейного года? Ведь их не так и много, ветеранов: по самым скромным подсчетам, этих средств им хватило бы на семь-восемь месяцев абсолютно безбедной жизни, ага?
Нет, хренушки, это может быть и человечно, но не государственно.
Хорошо, а вот на государственном российском телеканале переход к рекламному блоку памперсов, дезодорантов и прокладок символизируется изображением императорской короны. А самый профессиональный (среди наших телеканалов) выпуск новостей обрамляется куцыми сине-бело-красными лошадьми. Говорить же о смене второразрядных американских боевиков на блестящие советские или французские фильмы просто смешно. Что тогда это, патологическая глупость или неизжитая страсть к любой доступной империчности? Неужели принципиальная вредоносность таких картинок неочевидна? Неужели у нас остался только один-одинешенький, унитарный выбор между лапиными и лесиными?
Наверное, нет. Наверное, глупость и остаточная империчность просто сопутствуют друг другу. И первый канал, который изо всех сил старается выглядеть государственно-объективным в новостях, находит свою истинную физиономию в играх «Слабое звено» (которая даже не а-, а антиморальна) и «Стать миллионером», где юный отталкивающий персонаж пропагандирует не ум, не удачу, не способность даже рассуждать, а зависимость от непредсказуемого (и псевдоэмпирического) выбора телевизионных имиджмейкеров. Наверное, правы рекламщики, и посрамление десяти заповедей более прибыльно, чем их соблюдение. А сохранение формально-империчной физиономии более выгодно, чем внедрение нравственной цензуры.
Хорошо, черт с вами, пусть все будет так. Но кто велел нам осуждать президента, закрывшего базу в Лурдесе? Ведь мы оперативно не тянем ни затраты на ее функционирование, ни пользу от ее употребления. Каким бы преступлением против несуществующей уже империи это бы ни было. А кто позволил оправдывать того же президента, который с горделивой глупостью вдруг сообщил, что элита российской армии, разведка спецназа ГРУ, каждые два дня теряла одного сотрудника убитым в Чечне? Какое после этого может воспитываться уважение к армейской элите?
Не знаю, иногда у меня складывается устойчивое впечатление, что, пытаясь соблюсти формальную, хотя б, империчность, все ответственные товарищи словно спятили. И сделались некритичны и неэмпиричны вконец. А ведь так просто пересмотреть эту порочную точку зрения и вспомнить о том, что разумная человечность – вещь вполне выгодная, и если не с точки зрения бизнеса вокруг госбюджета, то хотя бы для мифического спасения души.