Цивилизация
Чем современные русские журналисты отличаются от, предположим, плиточников? Нет, что касается предыдущей исторической эпохи, когда журналист должен был уметь жечь глаголом, когда в его обязанность входило скорее не информирование т. н. читателя о происшедшем, а выражение трепетного чувства по поводу и даже без такового – тогда, разумеется, русский журналист был явно не то, что плиточник.
Сегодня задачи совершенно иные. Журналисту надлежит всего лишь добыть информацию и максимально доступным образом выложить ее на соответствующей медиаплощадке. Да, еще: выложить не абы как, а в соответствии с желанием заказчика. Так что же? Плиточник?
Тут начинается самое любопытное, когда речь заходит о заказчиках. С одной стороны, принято изображать, что издатели (да и шире – коммерческие люди, занимающиеся медиапродажами) – всего лишь проводники или выразители воли т. н. читателя, который и есть подлинный заказчик. С другой стороны, всякий издатель, абсолютно всякий, без исключений, имеет и собственные интересы, правила и принципы, которыми ограничены возможности журналиста по выкладыванию информации. Умение удержать равновесие между собственными интересами и интересами т. н. читателя отличает выдающихся издателей от менее выдающихся.
(Важное замечание здесь состоит в том, что «собственные» интересы издателя обычно проистекают отнюдь не из глубины его издательского сердца, а, например, из какого-нибудь органа власти или из глубины сердца важного человека – инвестора.)
Теперь, собственно, к теме – Всемирному газетному конгрессу, который в среду заканчивается в Кремлевском дворце съездов. (Мероприятие это, говорят, вполне коммерческое, World Assocaition of Newspaper, организатор, на нем прилично зарабатывает.) Если правдива история, опубликованная в «Коммерсанте» в понедельник, и президента Путина действительно заманили на трибуну, пообещав не особенно критиковать его, то перед нами типичный пример информационной коррупции, которая составляет сегодняшнее содержание газетной работы.
Журналист, как правило, знает (или изображает, что знает) чуть больше, чем может сказать, и обменивает у ньюсмейкеров обещание не раскрывать эти свои знания на новые знания или какие-то иные особые условия.
То есть все-таки – не бесхитростный плиточник.
То есть свобода слова, о которой столько сказано в преддверии и в связи с конгрессом, вещь изначально весьма условная. Журналистам она ни зачем не нужна, а те их сенсационные расследования и отважные бескомпромиссные действия, которые вызывают у т. н. читателей восхищение и гордость, – в большинстве случаев следствие редакционного задания и компромиссных отношений с ньюсмейкерами.
Не стану отрицать: случается у журналистов и вдохновение, но инициировано оно бывает, как правило, все-таки выволочкой в кабинете редактора. Случаются и убеждения, но чаще всего они – следствие нежелания журналиста открывать глаза и применять голову в быстротекущей реальности.
Газетный же конгресс, куда рядовых журналистов не очень-то зовут, – удобная для редакторов площадка, чтобы обменяться новыми технологиями принуждения журналистов к хорошей и коммерчески оправданной работе.
А свобода – она страшит нас, журналистов и редакторов, потому что она как раз-таки коммерчески совершенно не оправданна. Я все время пишу «т. н. читатель» именно потому, что перед профессионалами массовой информации стоит задача создать скорее потребителя, нежели мыслителя, потому что потребителя можно продать рекламодателю, а мыслитель – кому он нужен. Он же думает.
