Война с Украиной

Как-то, помню, в самом начале 90-х годов я разговорился с одним интересным дедулей. Разговор был где-то в Америке, в каком-то вишневом саду. Дедуля доживал свой век (а ему действительно уже было под 100), вспоминал былое, в частности, то, как он служил в 30-х министром в чехословацком правительстве Масарика. В числе прочего мы говорили о недавнем (тогда) распаде СССР и о возможном будущем этого пространства. Один его прогноз помню до сих пор: он был твердо уверен, что война между Россией и Украиной неизбежна. Тогда мне его слова показались сущим бредом: дедуля, мол, старый, вот и бредит. Сегодня мне временами начинает казаться, что он ошибся лишь в дате ее начала (он предрекал ее году эдак в 99-м). И такие ощущения стали возникать вовсе не после недавнего резкого заявления Дмитрия Медведева, отказавшегося пока иметь посла России на Украине. Это, так сказать, по совокупности.

Политики так быстро сползают в пропасть по пути конфронтации, что уже во многом заразили ненавистью свои народы. Почитайте посты в российско-украинской блогосфере. И уже вполне возможно представить себе в кошмарном сне, как будет ликовать толпа, когда в программе «Время» будут сообщать об успехах военных операций «против хохлов» (вспомните прошлый год и операцию в Цхинвали), и как считавшийся некогда братским славянский народ будет скандировать лозунги ненависти к русским на Майдане. В присутствии, разумеется, президентов Польши и Балтийских стран.

А кто еще лет пять--семь назад мог предсказать российско-грузинскую войну? Хоть и пятидневную, но вполне себе с последствиями. А кто вообще может отрицать то, что в истории вообще-то довольно часто случаются события, казавшиеся немыслимыми и невозможными буквально накануне того, как они обрушивались на головы недоумевающих современников?

Обычно, когда сейчас вдруг заходит где-нибудь речь о такой «немыслимой бредятине», как война России с Украиной, то вспоминают исторические и людские связи, традиции. Мол, мы ну никак воевать друг с другом не можем. Так ли это на самом деле? Разве их, этих связей, было мало в отношениях с другими нашими нынешними соседями? Кого и когда из политиков останавливали эти самые «исторические связи»? К тому же современные войны – они ведь такие «телевизионные», «телегеничные»: вроде как играешь в «гейм-бой» или «Counter Strike». Никаких массовых фронтов, окопов от моря до моря, многолетних позиционных боев. Все вроде как стремительно, точечно, аккуратно – ну, по крайней мере на стадии планирования операции тем, нынешним, поколением политиков и военачальников, которое ведь не видело войн в реальности (в отличие, скажем, от Хрущева и Кеннеди, которых именно этот опыт вовремя остановил во время Карибского кризиса). Они эти войны видели разве что по телевизору или в компьютерных играх. Им психологически легче нажать на красную кнопку. На стадии такого планирования вроде как «исторические и людские связи» уж и не кажутся никакой помехой.

А с Украиной к тому же у большинства ныне действующих российских политиков – все серьезно. Бескомпромиссно. Как только бывает бескомпромиссно у тех, кто считается близкими или даже своими. И ведь не зря говорил в свое время наш «большой друг» Бжезинский: без Украины Россия – ничто. С этой идеей по большому счету большинство нынешней политической элиты России согласно. И это большинство, несмотря на все официальные заявления, подписанные договоры и документы, в глубине души и по большому счету до сих пор не смирилось ни с украинской государственностью, ни тем более с потерей Россией Крыма и Севастополя. Это большинство еще худо-бедно готово бы потерпеть это украинское государство (как некоторое легкое недоразумение – посмотрите, как подает официальная пропаганда украинскую политику: не иначе, как нескончаемый балаган) в роли соседа-марионетки, он оно совершенно не готово терпеть переползание этого государства в сферу влияния Запада. Ибо Запад, как и десятилетия, как и столетия назад, воспринимается Москвой как прежде всего соперник, порой враг, порой конкурент – но никогда как друг и товарищ по единой цивилизации. У нас нет никакой единой цивилизации — ни с Европой, ни с Америкой. Многовековая парадигма русского геополитического бытия с распадом СССР в этом смысле никак не изменилась.

Нынешняя российская политическая элита, за некоторыми немногочисленными исключениями, никогда не смирится с идеей присутствия натовских танков на берегах Днепра. Потому как — что с чисто эмоциональной точки зрения, что с чисто геополитической точки зрения — это будет означать именно что смертельную угрозу российскому государству в том его виде, как оно сформировалось за последние столетия. Это будет означать смертельную угрозу тем принципам его устройства, которые были утверждены за эти последние столетия (и в этом случае тоже не надо преувеличивать революционность произошедших в начале 90-х перемен). И это тот самый «последний редут», который нынешний российский правящий класс будет защищать любой ценой, в том числе ценой применения военной силы, а если понадобится – то и всей имеющейся у него военной силы .
Нынешний украинский президент Виктор Ющенко – даже не просто неприятен, он именно ненавистен нынешнему российскому правящему классу. В этой неприязни, разумеется, много чисто личного, субъективного. Там была короткая, но яркая в своем негативе «кредитная история». Но боюсь, на Украине на сегодня вообще нет ни одного действующего политика с хотя бы минимальными шансами на популярность и на приход к власти в самой Украине, который бы в этом смысле полностью удовлетворил Москву. И уж разумеется, не является таковой Юлия Тимошенко, с которой у нас хотя бы есть традиция разговаривать в спокойном и деловом тоне, причем не безрезультатно для обеих сторон.

В политике что Тимошенко, что любого другого деятеля и деятелей, которые будут править Украиной в ближайшие десятилетия, будет заложен один непреложный принцип: все они будут отстаивать свою «сырую» и пока еще не очень доделанную государственность именно за счет дистанцирования от бывшей «метрополии», утверждаясь за счет России и на основе сближения с Западом.

Эти центробежные тенденции вообще носят универсальный характер в масштабах всего постсоветского пространства. И они – не есть только лишь результат прошлых, имперских времен, обид и постимперских комплексов. Они есть в том числе результат того, что за последние полтора десятилетия Россия не смогла предъявить окружающему ее пространству никакой привлекательной цивилизационной модели развития, никакой такой общественной модели или образа жизни, которым хотелось бы завидовать и следовать, подражать, копировать, перенимать. Такой модели, например, каковой являются США для мексиканцев, которым, быть может, тоже сильно обидно, что у них в свое время отняли и Техас, и кучу других земель, включая Калифорнию, но только эти обиды и комплексы и даже личная неприязнь к американцам (а все от зависти!) отодвигаются на второй план, меркнут перед успешным образом жизни северного соседа-империалиста. Они, мексиканцы, хотят туда, они хотят того же. Мы же, похоже, интересны в этом плане лишь жителям нищих среднеазиатских республик и депрессивных сельских районов Азербайджана — как рынок хоть какого-то труда и поиска пропитания. Кстати говоря, те же украинцы в свое время имели привилегированное право пребывать в России без хлопот о временной (и унизительной) регистрации до 90 дней, но потом Москва, «обидевшись» на избрание Ющенко президентом, решила хохлов наказать. И те теперь предпочитают ездить на заработки в Польшу и другие восточноевропейские страны. Так нарабатываются новые «человеческие связи».

Мне кажется, что решение всех – крупных и мелких, исторических, языковых, газовых и всех прочих – проблем¸ которые ныне громоздятся между Москвой и Киевом, вообще лежит вне контекста собственно российско-украинских отношений, также и вне контекста многосторонних отношений Россия — Украина – Евросоюз — США. Решение лежит исключительно внутри самой российской политики. И потенциально, мне кажется, таких решений, по большому счету лишь два. Первый вариант связан с масштабным, если не сказать революционным, пересмотром всей ныне существующей российской политической парадигмы, связан в большой степени с пересмотром очень многих российских исторических государственных традиций, принципов, подходов, взглядов на мир. Было бы упрощением, видимо, напрямую связывать возможность такой кардинальной ревизии с некоей модернизацией, если она вообще еще возможна в России: в России уже были модернизации, они, как правило, не сопровождались переворотом в мозгах правящего класса. А чтобы воспринять Украину полностью независимым, равноправным и не обязательно пророссийским государством, а себя – непреложной частью европейской цивилизации (имея ее в виде стратегической цели развития) нужен именно переворот в мозгах. Я не уверен, что можно (или даже нужно) говорить о возможности такого переворота без того, чтобы не говорить о разрыве со всей русской исторической общественной, культурной и государственной традицией. Цена разрыва, к тому же, может оказаться слишком велика. Неприемлемо велика.
Но ведь и второй вариант – не лучше. Второй вариант — это война. Я был бы рад, если бы кто-нибудь рассказал мне, что и кто именно ее может предотвратить. Мы же ведь не будем снова топить Черноморский флот в Севастопольской бухте?