Цивилизация
Дипломатическое ведомство опубликовало на этой неделе давно обещанный «Обзор внешней политики Российской Федерации». В отличие от «Концепции внешней политики», носящей максимально общий характер, обзор представляет собой свод конкретных установок, которыми страна руководствуется на мировой арене. На основе анализа текста можно сделать интересные выводы не только о политическом курсе, но и об атмосфере, которая царит в отечественном истеблишменте.
С легкой руки американских комментаторов у нас тоже теперь принято оценивать публичные документы с точки зрения частоты упоминания в них тех или иных понятий. Между российскими и западными, прежде всего европейскими, представителями периодически вспыхивают (правда, все реже) дебаты о том, на какой основе — интересов (за что ратует Москва) или ценностей (на чем настаивают партнеры из западных столиц) — строить отношения. Чисто статистически «Обзор внешней политики» не оставляет сомнений в том, каково с точки зрения России соотношение значимости этих двух понятий.
Слово «интересы» встречается в тексте около 90 раз, слово «ценности» — четыре.
При этом «общие ценности» фигурируют лишь однажды — вместе с «взаимными интересами» применительно к отношениям с ЕС, который не может обойтись без ценностной риторики. Контекст прочих упоминаний предполагает ценности как источник различий. Говорится о недопустимости внедрять «какую-то одну систему ценностей» в работу ООН, о необходимости сохранить «цивилизационные ценности различных культур», наконец, о том, что «ценностные ориентиры и модели развития» становятся «предметом конкуренции».
Еще относительно недавно в ответ на западные рассуждения о том, что Россия не соответствует неким общепринятым ценностям, отечественные представители либо оправдывались, либо не скрывали раздражения придирками.
Окрепнув финансово, Москва преисполнилась равнодушия к данной теме: нехай, мол, клевещут, мы-то знаем, что за этим стоит.
Теперь же финансовое благополучие превратилось в чувство глубокого самоудовлетворения. Глядя на проблемы, с которыми сталкиваются развитые страны в попытках обустроить современный мир, Россия чувствует себя вправе и в силах предложить собственную ценностную альтернативу. И уж как минимум решительно отвергать то, что называют «общечеловеческим».
Понятия, которыми оперируют участники дискуссий о «ценностных ориентирах», носят абстрактный характер и способны скорее запутать, чем прояснить ситуацию. Само использование слова «ценности» в применении к практической политике заводит диалог в тупик.
Когда о ценностях говорят российские представители, разговор сразу переходит в очень глобальную цивилизационную плоскость — религия, культура, история… С этой точки зрения обнаружить общие ценности действительно трудно — едва ли найдется нация, которая не считает себя уникальной хранительницей того или иного набора традиций. Получается, что количество «цивилизаций» множится, они дробятся до совсем мелких фрагментов, а в самом крайнем случае вырождаются в чувство национальной исключительности.
То, что в Европейском союзе называют ценностями, требуя приверженности к ним партнеров, — это, по сути, вещь прикладная, принципы организации общества и политики.
Если бы ЕС пытался опереться на ценности в российском понимании, странам-членам никогда не удалось бы ни о чем договориться.
Потому что подвести, скажем, эстонцев и греков, шведов и итальянцев, ирландцев и мальтийцев, португальцев и финнов под единый культурно-исторический и религиозный знаменатель просто невозможно.
Так называемые европейские ценности — это предельно прагматический пакет правил, следование которым объединяет две с лишним дюжины очень отличающихся друг от друга народов. Данные принципы и процедуры принимаются странами-участницами не потому, что соответствуют их «цивилизационным» установкам (далеким друг от друга). Просто, перепробовав разные модели общественно-политического устройства, они убедились: та, что предусматривает баланс и сменяемость властей, контроль за ними, эффективнее остальных. Чисто рациональный выбор, никакого пафоса, никакой эзотерики.
Демократия — механизм организации политического процесса, не более того. Правовое государство — схема функционирования системы правосудия и ее отношений с прочими общественными институтами. Свобода слова — рамочные условия для построения информационного пространства и некое (отнюдь не совершенное, как и все прочие) средство надзора за деятельностью власти. И так далее. И каким ценностным ориентирам российского общества противоречат вышеперечисленные механизмы?
Или неподконтрольность властей когда-либо оказывалась благом для нашей «цивилизации»?
Зачастую у нас происходит подмена понятий. Гражданская незрелость России, из-за которой европейские принципы дают сбои, охотно объявляется несовместимостью «западных рецептов» с российской ментальностью. И вместо кропотливой работы над самовоспитанием мы начинаем изобретать собственные рецепты, которые в конечном итоге тоже не помогают.
Другое дело, что и Европа погрузилась в самолюбование. Отступив от свойственного ему рационализма, Старый Свет попытался превратить практические принципы самоорганизации в догму, которую он уже стремится навязывать окружающим вне зависимости от их готовности эти принципы воспринять. А если добавить Соединенные Штаты, которые свою модель распространяют теперь при помощи военной силы и с известным результатом, то причины девальвации западной идеи становятся понятны.
Рано или поздно мы придем к выводу, что пресловутые «ценности» есть способ обеспечения наших «интересов». Не в смысле того, что лицемерная риторика прикрывает циничные устремления.
Просто КПД этих механизмов выше, чем отдача от энергии, которая затрачивается на поиск способов их обойти.
И они совершенно не мешают дискуссиям о неповторимых особенностях нашей единственной в своем роде цивилизации.
