Братья и сестры

Я не помню другого такого года, как этот уходящий 2004-й, чтобы простой человек вроде меня имел столько шансов понять, кто он, из каких мелочей он сделан и как он, черт бы его побрал, гордо звучит.

Сначала о главном. Две недели назад я писал про маленькую девочку, которой нужна четвертая отрицательная группа крови. Так вот она жива, эта девочка. Нет, не то чтобы поправилась, но я завел почтовый ящик, хотел ответить всем людям, которые вызовутся сдать для девочки кровь, и не смог ответить. Людей было очень много, сотни людей. Через несколько дней выяснилось, что для этой маленькой девочки Нади можно сдавать не только четвертую отрицательную группу крови, но и любую другую группу – на тромбоциты. Я поехал в Центральную детскую клиническую больницу и сдал немного крови, а мама этой девочки пришла благодарить меня. И мне было неловко слушать ее благодарности. За что? У меня довольно богатое воображение, и я представил себе, что как только этой девочке перельют мою кровь, в ее жилах будет течь моя кровь, как и в жилах моих родных детей. За что же меня благодарить, если я просто хочу, чтобы выздоровел ребенок, в жилах которого течет моя кровь?

А эта женщина в бесформенном больничном халате благодарила меня и говорила только, что боится первых дней после Нового года. Потому что тромбоциты хранятся четыре дня, и сразу после Нового года никто может не прийти сдавать кровь. И тромбоцитов не будет.

А я стоял и думал, что в жилах этой маленькой девочки кроме моей крови течет кровь еще сотен людей, и кто они мне теперь, эти люди, если не братья и сестры? Братья и сестры, вы же придете сразу после Нового года в Детскую клиническую больницу сдать кровь, правда? Вы же понимаете, что детские болезни не имеют каникул?

Я рассказывал эту историю своему хорошему другу, и он говорил, что хотел бы сдать кровь. Что пошел бы сдать кровь хоть первого января, но не может, потому что у него ВИЧ. И я вспоминал, как приходила ко мне в гости ВИЧ-положительная подруга Саша, и мы ужинали, а дети мои шалили за столом, и Саша сказала, что тоже хотела бы, чтоб у нее была большая семья и двое детей. И вы же знаете, что если ВИЧ-положительной девушке Саше купить лекарств, то она сможет иметь большую семью и двоих детей? А если не купить лекарств, то умрет. И что же это был за год, когда мои ВИЧ-положительные друзья приковывали себя к дверям калининградской мэрии и несанкционированно вывешивали на балконе губернаторского дворца в Петербурге плакат «Наши смерти – ваш позор».

Что же это был за год, в сентябре которого я стоял по щиколотку в грязи на бесланском кладбище, и передо мной были сотни отрытых могил, и сотни детских гробов, и вой тысячи женщин в ушах. И теперь я думаю, главное, что нужно сказать про любую войну, – она братоубийственная.

А в октябре я стоял в Минске на проспекте Франциска Скорины и смотрел, как молодые люди протестуют против результатов лукавого референдума, утвердившего власть президента Лукашенко. И я видел, как омоновцы окружили их, били и бросали в автобусы, словно они дрова или мешки с картошкой, тогда как они мне братья и сестры. И я запомнил президенту Лукашенко, как мои братья и сестры влетали в автобусы и разбивали лица об обитые железом ступеньки. И я доживу до того дня, и я увижу тот день, когда президент Лукашенко заплатит за кровь моих братьев и сестер. И я буду танцевать в этот день джигу, как танцевал в Киеве на майдане.

В ноябре я танцевал в Киеве на майдане, потому что было очень холодно, и потому что Святослав Вакарчук на сцене пел песню про мою жизнь и мое будущее, в которой я не очень понимал украинские слова, но понимал смысл. А вокруг было полмиллиона людей, и они тоже танцевали. И если даже допустить абсурдную мысль продажных российских телевизионщиков, что всем им заплатили, чтоб они вышли на майдан, то скажите мне, сколько надо заплатить людям, чтоб они относились друг к другу как братья и сестры? А они относились друг к другу как братья и сестры. И не только на майдане. Но и на привокзальной площади, где был митинг сторонников Януковича, а я шел сквозь этот бело-голубой митинг в оранжевом шарфе, и сторонники Януковича, вместо того чтоб побить меня, хлопали меня по плечу и говорили: «Держись, брат, тремайся!»

И среди сотен писем, пришедших в ответ на мою колонку про девочку, которой нужна кровь, одно было на украинском языке. Человек отправил это письмо, просто чтобы сказать мне: «Тремайся!» («Держись!»). И я держусь.

Здесь, в России, просто не пришло еще время танцевать джигу. Но оно придет. Здесь, в Москве, снесли уже гостиницу с одноименным названием, и надо только расчистить площадь и назвать ее площадь Независимости, чтоб нам было где танцевать джигу.

Тремайтеся!