Цивилизация
Выбор «Аполлона» для первой балетной премьеры сезона кажется символическим. Большой имеет к античному богу прямое отношение: бронзовый Аполлон издавна стоит на крыше и управляет знаменитой квадригой.
Именно у квадриги снимали рекламные ролики будущего спектакля, а музы в балете Баланчина похожи на породистых лошадок, которых укрощает божественный возничий.
ГАБТ обратился к первой версии «Аполлона», поставленной Баланчиным в Европе в 1928 году, когда он работал в антрепризе Сергея Дягилева. В балете про лучезарного небожителя действовали Аполлон, его мать Латона (символически рожающая сына прямо на сцене), прислужницы новорожденного, учащие его ходить и ориентироваться в пространстве, а также три музы из девяти (девы в белых париках и пышных тюлевых юбках). Это Каллиопа, муза поэзии и ритмики, Полигимния, олицетворяющая в спектакле пантомиму, и Терпсихора, муза танца. По ходу дела Аполлон осознавал свою божественную сущность и определял творческие задачи музам, а в финале удалялся с ними в некие эмпиреи. Впоследствии, в США, спектакль был самим автором переработан в сторону чистого идеализма: из него изъяли эпизоды с Латоной, что, надо сказать, пошло зрелищу на пользу.
Тем не менее сценическую жизнь по сей день имеют оба варианта, хотя Большой решил скрестить времена: в его спектакле женские костюмы (короткие юбочки) уже американские, а эпизоды с Латоной еще дягилевские.
По эстетике и технике танца этот короткий балет непрост. Американские исследователи приводят реплику Баланчина одному из Аполлонов: «У тебя в спине нет костей. Скользи, как скользят шины». Имеется в виду, что в этом раннем опусе начато то, что стало основой хореографии «мистера Би» – эксперименты с балансом и равновесием человеческого тела. Это классика, но ее приемы, которые вроде бы наполняют балет (пуанты, выворотность, многочисленные позы арабеск, туры и прочие школьные премудрости), не совсем классичны, а присутствующая в спектакле академическая рафинированность имеет визуально нетрадиционную ориентацию — в ней царит смесь балетного «спорта» с академизмом, причем «спорт» хотя и подчеркнут, но завернут в обертку кажущейся легкости. В частности, надо запросто взлетать, бесшумно приземляться и вообще скрывать исполнительские усилия:
боги не могут тяжко трудиться, они должны быть легкими.
Переборы пуантов, радиусы растяжек и вязь прыжков надо делать под сложную диатоническую музыку, написанную для струнного оркестра («поток мелодии, льющийся в непрерывном пении струн», говорил Стравинский). А в музыке совмещены строгость и раскованность, «полифонический стиль длинных линий» (тоже выражение композитора) и характерные «рваные» детали, отголоски витиеватости придворных балетов (Аполлона когда-то танцевал король-солнце Людовик XIV), и несомненные признаки современных партитур с внезапными переменами метра. Хореография многослойна, как торт «Наполеон». Геометрически строгие позы переплетаются с асимметрией танцевального рисунка, «вульгарными» вращениями на полной пятке и тодесами из фигурного катания, а застывшие «живые картины» и многозначительные паузы – с двумя адажио Аполлона Мусагета с музами, тремя женскими вариациями и одним дуэтом, в котором бог демонстрирует особое внимание к Терпсихоре.
Сам «мистер Би», автор неоклассического танца, хоть и отдавал себе отчет в некой преемственности со старой русской классикой, но в то же время решительно отделял свои постановки от стилистики балетов XIX века. Большой театр часто ставит балеты Баланчина — в этом сезоне идут его «Драгоценности», «Серенада» и «Симфония до мажор». Но у нас переиначивают великого балетмейстера на свой лад, меняя пластические акценты и (или) щедро добавляя «актерского мастерства».
Нынешняя премьера не стала исключением.
Вот Семен Чудин – Аполлон. Вроде все при нем: и внешность херувима, и стройный стан, и удлиненные линии тела, и мастерство — на «заноски» (быстрые скрещивания стоп в воздухе) любо-дорого смотреть. Но в танце смесь величественности с суетливостью. И пластическая зажатость, когда речь идет о специфически баланчинских деталях — как то свободные, особенно в поворотах, бедра или четкая графика поз. И зверская серьезность, даже в резвом падекатре с музами, когда у Стравинского в партитуре откровенный джаз с синкопами, а на сцене Большого скучноватая приглаженная работа. Вот музы – Анна Тихомирова, Анна Никулина и Ольга Смирнова. У каждой есть плюсы и минусы. Тихомирова тяжело бухала после прыжков и смазывала танцевальные жесты, но ровно держала темпы и внятно провела мимическую часть: ее Каллиопа беззвучно орала и молчаливо писала на подаренной Аполлоном табличке. Никулина-Полигимния щеголяла устойчивыми вращениями, правильными тихими приземлениями из воздуха, «чугунным» корпусом и несколько тяжеловесным кокетством.
Гибкая Смирнова-Терпсихора двигалась легко, эффектно подавала линии красивого тела, которым играла, как арфистка, но при этом была полна томности, а этого Баланчин не любил.
Балет про древних небожителей, такой величественный, отсылает и к XX веку с его скоростями, иронией и стремлением к игре с вечными ценностями в современной аранжировке. Эту двойственную суть артисты Большого театра не совсем уловили. Те, кто хочет видеть подлинного «мистера Би», пусть смотрит прижизненные записи его постановок в Америке. А у нас великий американец обречен на пластическое обрусение. И ничего с этим разногласием не поделать. Да что мы! Если даже авторы балета не могли договориться, куда именно уходит Аполлон с музами в финале: хореограф утверждал, что на Олимп, композитор — что на Парнас.
