Цивилизация
Программы борьбы с коррупцией в России не слишком популярны, и именно сейчас, когда комиссия по административной реформе во главе с вице-премьером Сергеем Нарышкиным обнародовала «Примерный план по борьбе с коррупцией» в федеральных и региональных органах власти — типовой проект ведомственной или региональной антикоррупционной программы, можно ожидать очередного всплеска тихих насмешек над попытками власти реформировать самое себя. Конечно, «типовой план» сам себя хвалит: одного упоминания в нем «компенсационного пакета», которым должны вознаграждаться чиновники группы риска в порядке частичного возмещения того, что они бы заработали взятками, достаточно для иронии. Да, речь идет о технологии, которая успешно применялась в мире. Но в действительности термин «компенсация», спокойно пропущенный правительственной комиссией, — скорее симптом, а не диагноз.
Состояние госаппарата с точки зрения коррупции сейчас таково, что траты на общегосударственные системные меры по борьбе с ней в значительной степени бессмысленны.
Все важное в этой сфере происходит само собой, и лучший эффект даст сочетание локальных антикоррупционных кампаний с общими мерами по непроникновению коррупции в новые сектора экономики
и общественной жизни. Иными словами, бороться с коррупцией сейчас во всей стране, скорее, не надо. Не следует глядеть на меня как на замаскированного агента Роспотребнадзора, за мзду малую проповедующего терпимость к взяточникам и казнокрадам. Можно не верить мне, но я действительно не помню, что я последний раз украл у государства, и полагаю, что предмет этот не представлял ценности, иначе бы меня к нему вряд ли подпустили бы близко. Подождать имеет смысл того, во что выльются процессы в самой коррупционной сфере, а они крайне любопытны и многообещающи.
Прежде всего, речь идет о смене модели коррупции в России в последние два-три года — от массовой и преимущественно «низовой» коррупции страна стремительно переходит к коррупции преимущественно «верховой». По всем оценкам, обороты на коррупционных рынках растут не так уж и стремительно: например, Всемирный банк в своем отчете за 2006 год вообще утверждал, что объемы «коррупционного налога», процента ВВП, приходящегося на коррупционные сделки, несколько сократился.
Одновременно наблюдается существенный рост объема средней взятки --тенденция подтверждается и региональными опросами, и косвенными данными. Говоря грубо, размер взятки вырос, число взяток уменьшилось — вполне очевидно, что речь идет о консолидации процесса мздоимства в более высоких эшелонах власти. Этому наблюдению вполне соответствует и стабильно высокое число вакансий в рядовых подразделениях как федеральных, так и региональных органов власти. Исключение составляют лишь структуры, где существует «пирамидальная» схема коррупции — нижестоящий взяточник передает часть улова руководству: если ранее ее существование можно было заподозрить где угодно, то теперь схема сохраняется разве что в ГИБДД — повсюду она из-за рисков вытесняется более безопасной схемой «беру по чину, зато ни с кем не делюсь».
Речь идет вовсе не о рисках уголовного преследования, а о банальном риске «подсиживания» со стороны коллеги-конкурента. Ранее весьма популярная продажа мест в присутствиях низшего уровня почти везде замещается торговлей карьерами на более высоком уровне, при этом в оплату идут далеко не всегда наличные или вообще деньги. Собственно, это и отражает картину «коммерциализации» госвласти:
принципы corporate governance лучше подходят к организации масштабного командного воровства, чем примитивная табель о рангах.
Полагаю, именно благодаря этому «низовая» коррупция в России хотя бы немного, но утихает, и уже очень часто граждане, сталкивающиеся с необходимостью получить госуслугу, жалуются не на то, что чиновники дерут как липку, а на то, что некому заплатить, чтобы избежать идиотизма буквального выполнения колоссально недружелюбной по отношению к заказчику системы оказания госуслуг. О причинах недружелюбности можно говорить долго и сравнивать, что же лучше, но для среднесрочных перспектив борьбы с коррупцией это, скорее, хорошо.
Вторая составляющая — острая конкуренция ведомств в борьбе за контроль над госресурсами. Пожалуй, только в 1999 году она выглядела столь острой и порой столь комичной. История о том, как Роспотребнадзор, оспаривающий у Федеральной антимонопольной службы возможность контролировать рынок импорта вина из СНГ, со злости закрыл подчиненным Игоря Артемьева столовую, обошла Москву и стала анекдотом сезона. Для меня история борьбы с коррупцией в России началась с другого рассказанного анекдота — о якобы принесенной новым генпрокурором Чайкой клятвы посадить предшественника, министра юстиции Устинова, даже ценой собственной отставки. Поиски «оборотней» не так бесполезны, как это принято думать: именно после поимки этих загадочных существ в МЧС публичная деятельность этого, право слово, не нужного никому, кроме министра Сергея Шойгу и его подчиненных, силового ведомства сократилась почти до нуля.
В российской реальности, где популярнейшей методикой защиты от обвинений в коррупции является ор о себе, красивом, на всю Ивановскую, это означало поражение в правах.
Конкуренция — двигатель борьбы с коррупцией, и именно сейчас обострение политической борьбы внутри едва ли не абсолютно коррумпированной властной вертикали дает шанс на ликвидацию самого неприятного свойства российского мздоимства — имиджа всеобщности, позволяющего ему претендовать на статус общественной моральной нормы. Утверждение «все берут» может парироваться только утверждением «но многих сажают»: как показывает практика, локальный антикоррупционный процесс в ведомстве всегда вызывается конкурентной борьбой, и в этом нет ничего страшного.
В этом свете несколько иначе выглядит история создания «властной вертикали» Владимиром Путиным в 1999–2001 гг. и нынешняя инициатива комиссии по административной реформе. Внутри власти Владимир Путин завоевал популярность не столько войной в Чечне, сколько «расшатыванием» сложившейся к тому времени коррупционной сети, строившейся со времен Виктора Черномырдина.
«Вертикаль» была во многом средством самосохранения единства власти, рассыпающейся под натиском внутренней конкуренции.
Сейчас, похоже, происходит то же самое: антикоррупционные инициативы комиссии Нарышкина очень похожи на попытку вернуть целостность госаппарату за счет дальнейшего «выдавливания» коррупции наверх.
Наконец, еще одна интересная компонента процессов на рынке коррупции — почти полная ее локализация в исполнительной власти. Коррупция в законодательной власти, отметим, уничтожена с самой законодательной властью: и «Единая Россия», и «Справедливая Россия», и менее крупные партийные структуры, за исключением, разве что, КПРФ, являются частью власти исполнительной.
А вот судебная система, по всем отзывам, поражена коррупцией на порядок слабее, чем исполнительная власть, и также по «верховому» принципу.
В сущности, уже сейчас проблема коррупции — это проблема не миллионов, но сотен и даже десятков тысяч высокопоставленных лиц, чью деятельность на этом поприще необходимо прекратить. И в этом виде она уже не выглядит абсолютной. Трата средств и времени на поддержку «общенациональных» антикоррупционных программ в этой связи не выглядит чем-то осмысленным: в лучшем случае, удастся подлатать «вертикаль» и сохранить и преумножить ее доходы, в худшем — получить на выходе массовую замену ныне существующих коррупционеров на новых, более пугливых, но более жадных и, что важно, на порядок более бестолковых.
Но неужели борьба с коррупцией вовсе не нужна? Да нет, конечно, нужна: примерно понятно, в какой форме она будет более осмысленна.
В первую очередь необходима ликвидация коррупции в органах власти, особо отмеченные печатью мздоимства. В первую очередь это система прокуратуры и разнообразных надзорных органов. Кроме того, это, увы, администрация президента — орган, вообще вызывающий сомнения в законности существования в нынешней ипостаси и де-факто узурпировавший законные полномочия других органов власти, зачастую безо всяких на то оснований. «Воля президента» Владимира Путина в силу существующих политических раскладов перестанет действовать как аргумент в марте 2008 года — это хороший повод поддержать тех, кто будет поднимать вопрос о причинах разрастания следствий этой «воли» на Старой площади.
Ничего, если вопрос будут поднимать подозрительные в плане коррупции деятели, — до них дойдет дело.
Но, главное, место, где коррупция съела сама себя или вытеснилась «наверх», останется местом, где всегда есть место подвигу в конверте, пока нет общего представления о том, что именно нужно от чиновника на этом месте и чего от него категорически не нужно. В основном идея сокращения госаппарата на эти вакансии — идея не самая безумная, но там, где в чиновнике есть потребность, вряд ли он должен сам придумывать, чем ему оправдать зарплату.
Сейчас бескомпромиссность в борьбе с коррупцией довольно бессмысленная штука. А вот хорошая память, позволяющая отделять уже состоявшегося взяточника от потенциального, очень нужна. Хотя бы для того, чтобы при случае отвергнуть принцип «да все воруют» и показать пальцем — вот этот.
Если всем этим заниматься — полагаю, проблема коррупции может в перспективе перейти из разряда нерешаемых в разряд очень сложных.
А это уже хлеб.
