Цивилизация
Раздача призов даже на более крупных фестивалях превращается в дело уже не второстепенной, а какой-то еще менее заметной важности. Участникам, конечно, приятно получать награды, а в моменте объявления имен победителей всегда присутствует оживляющая вечер интрига: совпадет или не совпадет выбор жюри с собственным? Но фестивали — это не призы и даже не удачно или не слишком составленные программы, но события формирующие — или не формирующие — среду вокруг себя.
Фестиваль кино, тем более дебютного, может быть площадкой для молодых кинематографистов, которые встречались бы на нем и с себе подобными, и с уже состоявшимися «старшими товарищами», и с продюсерами.
В идеале это модель «Сандэнса» — бурлящего котла талантов, идей, возможностей.
Другая модель, не исключающая первую, — это фестиваль для города. Как в другой нефтяной стране Норвегии, где маленький заполярный Тромсё буквально живет фестивалем во время его проведения: множество гостей растворяются в жителях города, заполняющих залы на десятках и даже сотнях сеансов.
Фестиваль в Ханты-Мансийске предстал в этом году несколько растерянным. Он, определенно, интересен многим из тех, кто его делает. Он, пожалуй, интересен тем, кто на него приезжает. Международный конкурс хорош: один фестивальный хит из Сингапура, крепкие ленты из Румынии, Турции, Франции, Азербайджана, Ирана, старомодная, зато адресованная широкому кругу «культурных зрителей» копродукция Украины, Армении, Франции и Грузии, удивительное открытие из Германии — было что посмотреть, есть о чем рассказать.
В программе российских дебютов — привычный хаос из нуждающихся во внимании малобюджетных и микробюджетных лент и коммерческого кино разного качества.
Если в конкурсе присутствуют, например, «Три мушкетера» Сергея Жигунова, то почему в нем нет куда более интересного суперхита «Горько» Жоры Крыжовникова или хита поменьше — «Интимных мест» Наташи Меркуловой и Алексея Чупова?
Только не в программах дело, ну или не только и не столько в них. Кажется, те, кто дают на фестиваль деньги, не очень понимают, для чего он нужен. Парадное мероприятие с визитом условного Депардье проще организовать, чем исправно работающее актуальное. Те, кто делает фестиваль, кажется, хотят второго. Но какое впечатление эти усилия производят на оплачивающую сторону? На открытии и закрытии бьют в нефтяные бочки, призывно трубит «Время, вперед!» Георгия Свиридова, а куда именно зовет музыка, не вполне понятно. Вернее, совершенно непонятно.
Добрые намерения в лице толстовствующего основателя и руководителя фестиваля Сергея Александровича Соловьева встречаются на сцене с инфернальными, словно пришедшими из романов Владимира Сорокина порождениями нефтяного карнавала.
А вот ректор ВГИКа поднимается на сцену, чтобы принять приз к юбилею киноинститута, — и умудряется в протокольной речи пробормотать что-то про то, что «майданы» нам не нужны, а вот побольше бы «Таежных тупиков» (так называется весьма дорогой ресторан гостиницы, в которой живут гости фестиваля). В этот самый момент становится невозможно следить за речью этого взрослого человека, который на голубом глазу сетует на этническое разнообразие московского общепита, потому что в новостных лентах появляются первые сообщения о возможном введении российских войск в Крым.
Казалось бы, при чем здесь фестиваль? Но когда все оказываются «при чем», не замечать изменение повестки дня странно.
Возникает двоемирие, резонирующее с растерянностью. Если же не замечать того, что старательно замалчивается, остается то, о чем проще было бы говорить в менее смутное время.
Например, зрители фестиваля. На итоговой пресс-конференции Сергей Соловьев поминал недобрым словом отсутствие должной рекламы и «прочую организационную ерунду».
Правда ведь странно, что значительная часть зрителей в заполняемом на две трети малом зале, где показывали картины международного конкурса, выглядели случайно зашедшими людьми.
При этом на улицах Ханты-Мансийска полно самой разной молодежи и говорят, что здесь самый высокий уровень естественного прироста населения после Чечни и Дагестана, а средний возраст жителя — 25 лет. Неужели среди 25-летних и моложе так мало тех, кому могут быть интересны фильмы, которые вряд ли где еще увидишь? Представьте заполненный на две трети зал. В первые минуты каждого показа ретируются пять-шесть случайно забредших зрителей, как раз молодых, с веселым недоумением они обсуждают отсутствие дубляжа и необходимость читать субтитры.
В процессе показа уходят еще от десяти до тридцати человек.
В принципе это заметно меньше половины, могло быть и хуже. Оставшиеся досматривают кино до конца, принимают очень разные картины благосклонно, но к формальным экспериментам мало кто готов. Живой отклик вызывают социальные конфликты на экране: жизнь за «железным занавесом» в советской Румынии из фильма Андрея Грушницкого «Что и требовалось доказать» или музыканты-аутсайдеры, которые пытаются найти свое место в бедной турецкой провинции, из «Йозгат-блюза» Махмута Фазыла Джошкуна.
К новому, конечно, всегда относятся настороженно, но ведь фестиваль существует уже двенадцать лет.
И, например, показы спектакля «Чайка» соловьевских студентов оказываются здесь хитом. Еще мощно выглядит концерт пианиста Алексея Гориболя, который собрал для Соловьева музыкальную программу, перекликающуюся с его фильмами: Никколо Паганини, Исаак Шварц, Эдвард Григ, Леонид Десятников. Получается, что концерт — это прогрессивное, но несколько элитарное событие, а «Чайка» — успех молодых. Кино оказывается где-то между.
Самому смешно впадать в просветительский пафос, но хочется верить, что хорошим кино можно заинтересовать большее количество людей, что это вопрос отчасти организационный, отчасти культуртрегерский, а не сведенное на нет любопытство. Чтобы не заканчивать на упаднической ноте, выберем фильмы, которые следует запомнить после фестиваля, благо такие были.
«Зимняя сказка пролетариата»
Реж. Юлиан Радльмайер (Германия)
Самый странный для привыкшего к традиционному повествованию зрителя фильм в конкурсе длится всего 63 минуты. Это работа третьекурсника Берлинской киношколы Юлиана Радльмайера, удивительно зрелая, но по-юношески живая. Молодая, но лишенная ученических недостатков. На экране — трое молодых людей из Грузии, которые получили временную работу в некоем замке: нужно провести генеральную уборку, чтобы пространство подготовили к некоему торжественному приему. Два парня и девушка работают спустя рукава, а каждую свободную минуту посвящают дискуссиям о положении рабочего класса, к которому себя причисляют. Каждая дискуссия приводит к истории, байке, историческому анекдоту, который рассказывает очередной участник тройки. Так на экране материализуются семейная легенда о заводском рабочем, который пытался добиться справедливости у начальства, но попал на тайный спиритический сеанс с участием партийных функционеров. Другая семейная легенда о молодых грузинских анархистах послереволюционной поры, которые отправились в Москву взрывать бомбу, но случайно получили хлебные места и стали частью номенклатуры. И притча о святом Франциске, который хотел помочь несчастным людям, но превратил своим вмешательством их положение из бедственного в отчаянное. Визуально картина представляет собой статичные кадры, движение в которых подчинено хореографическим законам. Похоже разом на Штраубов, «Аттенберг» Афины Цангари и «Летающий цирк Монти Пайтона». То нога Екатерины Великой материализуется над партийным столом, то круглое черное пятно посреди экрана окажется арт-инсталляцией с названием «Блуждающая черная дыра». В ключевой же момент голову героини окутывает мультипликационное облако, буквально затуманивая ее разум. Получается и правда сказка, автору которой удается задать несколько очень своевременных и несколько вечных вопросов о мире, классовой борьбе, неоконсерватизме, возвращении реакционной риторики, дискредитации левых идей и т.д.
«Йозгат-блюз»
Реж. Махмут Фазыл Джошкун (Турция)
<4>
Герои этой истории — турецкий исполнитель французских песен (достоверно известно только, что в его репертуаре есть «L'Été indien» Джо Дассена) и мечтающая петь на сцене молодая женщина. Вместе они покидают Стамбул, чтобы выступать в одном из заведений провинциального городка Йозгата. Он седовлас и носит парик. Она не отличается выдающимися вокальными данными, но в ней есть какое-то сдержанное очарование. Оба они аутсайдеры, но его положение в этой реальности оказывается гораздо уязвимее. Публика желает турецких песен, а не печального речитатива под вечное «pa-ba-ba pa-ba-ba-ba-ba-ba-ba-ba...». Режиссеру и актерам (главную роль сыграл даже не музыкант, а врач) удается выстроить пронзительную историю не на сюжетных поворотах, а на полутонах существования на экране.
«Пристегните ремни безопасности»
Реж. Ха Чон У (Корея)
<2>
Образец корейской комедии, неожиданно перекликающийся сюжетом и настроением с фильмом «Я очень возбужден» Педро Альмодовара: самолет, странный экипаж, еще более странные пассажиры первого класса, аварийная ситуация. История крутится вокруг молодого актера — поп-звезды и антигероя раздутого желтой прессой скандала. Его соседями по рейсу становятся кавайные молодожены, престарелый владелец авиакомпании-конкурента с суровой спутницей, нервный тип в костюме и пугающий проповедник вегетарианства. Стюардессы борются за внимание популярного артиста, проходящие мимо пассажиры экономкласса норовят сделать с ним селфи, внизу разгулялся тайфун, а диспетчеры, как один, настроены против капитана воздушного судна. Может быть, не такой стройный, как у Альмодовара, фильм дебютирующего в режиссуре поп-идола Ха Чон У компенсирует ритмические и драматургические огрехи постоянно нарастающим градусом безумия.
«Что и требовалось доказать»
Реж. Андрей Грушницкий (Румыния)
<3>
Черно-белое, похожее не столько на современную румынскую новую волну, сколько на восточноевропейское отражение оригинальной французской «новой волны» кино Андрея Грушницкого напоминает «Жизнь других» Флориана фон Доннерсмарка, но выигрывает за счет сдержанности, приглушенного пафоса, отказа от дидактики. Здесь агент госбезопасности не будет плакать, подслушав «Апассионату» Бетховена, а до конца останется агентом госбезопасности. В центре истории две фигуры — математик, которому не дают печататься в Румынии, поскольку он не член партии, и его коллега, добивающаяся разрешения на выезд во Францию. Оттуда не вернулся третий персонаж, остающийся за кадром, — муж и отец ребенка героини и близкий друг героя. Незримый треугольник становится объектом пристального внимания органов госбезопасности, обеспокоенных тем, что математическая работа героя была опубликована за рубежом. Внимание это вынуждает совершать поступки, вопрос об этичности которых становится хитрой математической задачкой.