Цивилизация
— Ирина, поздравляем вас с премией «Для женщин в науке»! Согласны ли вы с тем, что женщин в науке мало и с этим надо что-то делать?
— У этой проблемы есть не одна грань. Есть вещи, которые я поддерживаю, а есть те, которые я не очень понимаю. Если смысл в том, что давайте соберем всех девочек и погоним их в науку, то в этом есть какая-то дикость. Не нужно всех гнать в физику или технические науки. Каждый человек выбирает то, что ему ближе, и тут не важно, мужчина он или женщина.
В докладе в ЮНЕСКО говорилось, что женщины в науке есть, но, когда дело доходит до высоких постов, завлабы и директора институтов, они начинают пропадать. Отчасти женщины где-то сами боятся подаваться на тот уровень, на котором надо принимать решения. Американский лауреат напрямую призывала женщин занимать руководящие посты.
Я пыталась себя проанализировать и с ужасом подумала, что я не лучше всех тех стереотипов, которые построены. Так, говорилось об исследованиях, которые показывают: если есть выбор между одинаковыми мальчиком и девочкой, то выбирают обычно мальчика. Я подумала и поняла, что,
скорее всего, в такой ситуации тоже выбрала бы мальчика. И в этом явно есть что-то неправильное, надо менять что-то в наших головах.
— Расскажите, пожалуйста, про ваши исследования. Вы изучаете риски, связанные с водоемами: гигантские волны, цунами, которые могут разрушить прибрежную зону. Как вы это исследуете? Строите теоретические модели? Или ставите датчики на берегу?
— Все вместе. Больше — теоретические модели. Их много, они разной степени точности. Можно совсем простенькую модель сделать, можно сложную. И на фоне этого — эксперимент.
— А как эксперименты проходят?
— Лабораторные эксперименты — это когда есть бассейн, в котором ты гонишь волну.
— Какого размера бассейн?
— Мы свой бассейн только строим, чему безумно рады. Это будет большое подспорье для моего института, для моей группы. А вначале у нас не было ничего и все делалось с иностранными коллегами. Первый бассейн, с которым я работала, был английский, длиной 20 метров.
— А какую форму имеют такие бассейны?
— Это длинный прямоугольный канал, где волна бежит с одного края на другой. Самый большой бассейн, с которым я работала, имел длину 300 метров, а ширину — всего пять метров. Он был в Ганновере, в Германии. Туда трудно попасть: надо доказать, что ты экспериментатор и что у тебя уже есть успешные эксперименты.
— А когда не проводятся исследования, то можно ли в этом бассейне купаться?
— Именно это у меня все и спрашивали. Мы в Ганновере на последний день оставили самое тяжелое. Основную программу мы сделали, но были вещи, которые хотелось проверить, и подозревали, что наша береговая конструкция не выдержит.
Так и запланировали, что если полетят наши балки, то будем купаться. Так и вышло. Так что теперь смело отвечу вам: да.
— А как проводятся эксперименты на открытой воде?
— У меня были экспедиции в двух местах: на Балтике, в Эстонии, и на Северном море, в Германии. В обоих случаях мы это делали в туристический сезон. Это пляж, и людям было интересно, чем мы занимаемся. Это не то что ты поставил в море буй (хотя везде очень много любителей утащить какую-то железяку, непонятно зачем, вандализма очень много в мире). Когда оно стоит на берегу — желающих потрогать-подкрутить-утащить огромное количество. В Германии это было в тот сезон, когда там отдыхали пожилые люди. Конец мая, солнце еще не такое яркое, они тут в основном прогуливались. И их набралось довольно много. И проводить эксперимент было непросто. Подошел первый: «Ах, что вы делаете, что нам грозит? Ах, как интересно! Что нам угрожает?» И вот они выстраивались в длинную-длинную очередь один за другим. Причем участвовали бы все вместе в разговорах, так нет — пришел один, задал вопросы, потом пришел другой и задал те же вопросы.
Пришлось из нашей группы «принести в жертву» мальчика француза, который когда-то изучал немецкий и мечтал его попрактиковать. Главное было, чтобы отдыхающие не ходили по приборам.
— А какого рода приборы?
— Например, камеры. По записям с них мы смотрели динамику конкретной волны. Еще у нас на металлических вышках в море были закреплены смотрящие вниз эхолоты, которые измеряли колебания. И еще на дне был датчик давления. А на берегу в зоне наката стояла серия эхолотов, которые измеряли, как вода приходит-отходит.
— Как вам работается в России? Сейчас же проводятся разные реформы в области науки...
— Реформы разные, и отношение к ним разное. Сложный вопрос. В последние два года меня взяли в координационный совет по делам молодежи при Совете по науке при президенте России, и я стала членом молодежной секции совета по науке при Минобрнауки, который возглавляет Алексей Ремович Хохлов. Как раз там мы активно обсуждаем все нововведения.
Как и у многих, у меня эти реформы вызывали чувство безнадежности, что все плохо, что повернуть нельзя.
Но, оказавшись в этой атмосфере молодых (хотя не могу сказать, что у нас были глобальные принципиальные разногласия со взрослыми), я вижу, что можно что-то изменить к лучшему. И это чувство мне помогает. Пусть не всегда получается, но если что-то получается, то это уже победа.