Цивилизация
85 лет назад, 11 июня 1937 года, по делу «антисоветской троцкистской военной организации» была осуждена и расстреляна группа высших советских военачальников во главе с маршалом Михаилом Тухачевским. «Дело Тухачевского» послужило к тому же поводом предоставить самые широкие полномочия НКВД на разоблачение похожих «заговоров» по всей стране.
Спустя двадцать лет, в 1957 году, все обвиняемые были посмертно реабилитированы за отсутствием состава преступления, однако до сих пор остается не до конца ясным, зачем Сталин накануне войны, в неотвратимости которой никто уже не сомневался, фактически обезглавил армию, лишив ее самых талантливых и профессиональных представителей. Это могло быть приступом личной паранойи «вождя народов», подозревавшего «бонапартистов» в армии в том, что они злоумышляют что-то против него лично; удачной импровизацией германской разведки, вовремя подкинувшей сфальсифицированные документы; и, наконец, собственными подковерными разборками в наркомате обороны. Некоторые историки, впрочем, подозревают, что за изысканиями «следователей», пытками выбивших из подозреваемых чудовищные признания и на одном этом построивших все официальные обвинения, мог стоять и реальный, пусть и труднодоказуемый заговор — искреннее желание ряда героев гражданской войны спасти страну от набирающего вес диктатора.
Осуждены и расстреляны по «делу Тухачевского» были восемь человек. Казнь организовали немедленно — в ночь с 11 на 12 июня, но точное время расстрела неизвестно, так что дата может быть и 11 июня, и 12-е. Вероятно, такая торопливость — меньше месяца на расследование, один день на «суд» — на котором у подсудимых не было права на защиту или обжалование приговора — и, наконец, немедленный расстрел в течение нескольких часов — объясняется опасениями, что на помощь боевым товарищам придут не выявленные пока еще их сторонники. Однако ничего подобного, конечно, не случилось.
Самой яркой фигурой из восьми расстрелянных был, несомненно, сам Тухачевский — маршал Советского Союза, бывший первый заместитель наркома обороны СССР, а на момент ареста — командующий войсками Приволжского военного округа. Вместе с ним были казнены командармы первого ранга, командующие войсками военных округов: Киевским — Иона Якир; Белорусским — Иероним Уборевич; командарм второго ранга Август Корк — начальник Военной академии имени Фрунзе; комкоры (командиры корпусов): Роберт Эйдеман — председатель Центрального совета Осоавиахима; Витовт Путна — военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании; Борис Фельдман — начальник Управления по командному и начальствующему составу РККА; Виталий Примаков — заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа; наконец армейский комиссар первого ранга Ян Гамарник — первый заместитель наркома обороны СССР, начальник Политуправления РККА — застрелился накануне ареста, но все равно тоже был со всеми посмертно осужден, став девятой жертвой.
Для суда над военачальниками было организовано закрытое заседание Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР. Обвинение состояло из трех явно противоречащих один другому пунктов, направленных на то, чтобы скомпрометировать обвиняемых одновременно в глазах вождя, народа, армии и всех сочувствовавших делу коммунизма.
Речь шла о троцкистском заговоре — якобы имевшихся у подсудимых заграничных связях со Львом Троцким и его сыном Львом Седовым, к которым приплетались уже осужденные в январе 1937 года и расстрелянные Георгий Пятаков и Леонид Серебряков, а также арестованные, но еще не осужденные Николай Бухарин и Алексей Рыков. Одновременно Тухачевский с сотоварищами обвинялись в связях с германским генеральным штабом и в желании добиться военного поражения страны от Германии и Польши. Наконец, по мнению следователей, обвиняемые также планировали и самостоятельно захватить власть в стране.
Сохранившееся «признание» Тухачевского от 26 мая 1937 года в том, что он возглавил «военно-троцкистский заговор», содержит бурые пятна, которые современная судебно-медицинская экспертиза идентифицировала как пятна крови, а почерковедческая экспертиза подтверждает, что показания получали путем физического насилия.
Выдвижение обвинения в шпионаже в пользу Германии, очевидно, было призвано скомпрометировать военных в глазах их боевых товарищей и подчиненных. Понимая это, Тухачевский обвинения в передаче секретных сведений германскому Генштабу так и не признал.
Для того, чтобы пресечь возможные брожения в армии на тему процесса, за неделю до суда, 2 июня 1937 года, было созвано расширенное заседание военного совета при Наркомате обороны, в котором участвовало беспрецедентное количество приглашенных — больше сотни. С изложением позиции правительства по «делу Тухачевского» выступал сам Сталин, который с ходу заявил: «В том, что военно-политический заговор существовал против Советской власти, теперь, я надеюсь, никто не сомневается. Факт, такая уйма показаний самих преступников и наблюдения со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что, несомненно, здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами».
Известно, что еще на январских «судах» над оппозицией никто даже не помышлял о том, чтобы «пристегнуть» к троцкистским заговорам армейскую верхушку. Первые фигуранты «дела Тухачевского» — Путна и Примаков — арестовывались по совершенно иному делу и позиционировались в качестве участников небольшой армейской «военно-троцкистской организации» в судебном процессе по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». До мая 1937 года они не называли дополнительных имен и даже не думали, что им еще «посчастливится» оказаться в одном заговоре с самим Тухачевским.
Осужденный журналист и дипломат Карл Радек, в начале года за сохранение жизни согласившийся давать показания на кого угодно, на судебном заседании 24 января 1937 года прямо отрицал какую-либо связь Тухачевского с оппозицией, а нарком обороны Климент Ворошилов, уже давно таивший на Тухачевского обиду за то, что тот прямо в лицо недвусмысленно называл его некомпетентным и недостаточно образованным, на заседании Пленума ЦК ВКП(б) 23 февраля 1937 года искренне уверял слушателей: «В армии к настоящему моменту вскрыто пока не так много врагов. Говорю — к счастью, надеясь, что в Красной армии врагов вообще немного. Так оно и должно быть, ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры; страна выделяет самых здоровых и крепких людей».
Тем не менее, в недрах ОГПУ уже копилась информация о наличии в РККА и, в частности, в окружении Тухачевского, недовольства диктатурой Сталина, а в конце января 1937-го она была передана наверх, в правительство, в виде записки одного из основателей советской разведки и контрразведки Артура Артузова — его потом также расстреляют в «особом порядке» 21 августа 1937 года и, как водится, реабилитируют посмертно. К этой записке присовокуплялась информация о якобы установленной «связи с Тухачевским» из вскрытой чекистами дипломатической почты военного атташе Японии в Польше 12 апреля и немецкий «компромат», переданный Сталину в начале 1937 года — по воспоминаниям Вальтера Шелленберга, по личному указанию Гитлера через президента Чехословакии Эдварда Бенеша. К удивлению немцев, Сталин за эти документы даже предложил заплатить немалую сумму, но почему-то не использовал их в ходе самого процесса — возможно потому, что ему стало ясно: эти документы большей частью сфальсифицированы, хотя неофициальные контакты Тухачевского с германским генералитетом все же имели место, да и по своему служебному положению маршал какое-то время принимал активное участие в германских маневрах и парадах: в 1922-1933 годы между СССР и Германией шло тесное военное сотрудничество. Не исключено, что мысли о свержении диктатур в своих странах так или иначе просачивались и среди разговоров военных двух стран.
В любом случае, все события, связанные с арестами основных фигурантов и следствием по их делу, а также перемещения на новые места службы, наконец, самоубийство чувствовавшего нависшую над ним угрозу ареста Яна Гамарника, укладываются в 2-31 мая — именно тогда и была окончательно решена судьба Тухачевского и его товарищей.
Протоколы допросов и очных ставок отсылались лично Сталину. После ряда очных ставок, в том числе с Примаковым, Путной и Фельдманом, маршал 26 мая дал свои первые признательные показания, примерно тогда же путем опроса членов ЦК он был выведен из состава кандидатов в члены этого органа.
«Дело военных» на Западе имело эффект разорвавшейся бомбы — учитывая даже всю прочую просачивающуюся из «страны большевиков» информацию о «большом терроре» в самых верхах. «Армия, которая до последнего времени находилась в привилегированном положении, более не избавлена от потрясений, которым подвержены и продолжают подвергаться другие органы, — писал в те дни французский военный атташе в Москве подполковник Симон. — Меры в отношении армии приобретают все более явный политический характер, что не может не нанести ущерба ее боеспособности».
По мнению историков, Тухачевский все же вряд ли может претендовать на роль исключительно правильного, честного и порядочного офицера, радеющего лишь о благе своей страны, что ему часто приписывали в перестроечные годы «открытия архивов». Он точно так же пользовался всеми теми методами обретения власти и влияния, что характерны для 1920-х и 1930-х, без раздумий расправляясь над своими соперниками, — писал и принимал доносы, давал им ход в нужный момент.
Во время советско-польской войны 1920 года его просчеты
привели к тому, что полякам не только удалось отбросить от Варшавы Красную армию, но и завоевать обширные российские территории — за Польшей тогда остались западные области Украины и Белоруссии.
В ходе подавления крестьянских восстаний 1920-х Тухачевский выступал как настоящий каратель, забирая и расстреливая заложников, если мирные обитатели деревень отказывались доносить о повстанцах. Он даже пробовал выкуривать партизан из лесов ядовитыми газами, оперативно создав для этого специальные подразделения. И небольшое количество погибших при подобных химических расправах объясняется вовсе не гуманностью полководца, а недостаточной продуманностью и эффективностью этой тактики.
Гений Тухачевского-полководца и строителя новой армии то и дело подвергают пересмотру. Так, бывший резидент ГРУ СССР в Женеве и публицист Виктор Суворов считал Тухачевского полной бездарностью и вредителем, выдвинувшимся лишь благодаря удачным карательным экспедициям, подавлению антисоветских восстаний в Кронштадте и на Тамбовщине. «Тухачевский был принципиальным противником минометов, считая их «недоразвитой артиллерией». При нем все работы по созданию минометов были свернуты, — напоминает Суворов. — Столь же рьяно гигант военной мысли выступал и против скорострельных зенитных пушек малого калибра. А именно они и нужны в войсках. Пистолеты-пулеметы Тухачевский считал «полицейским оружием», в наших условиях ненужным. Тухачевский неумолимо гнул линию на полное перевооружение армии безоткатными пушками Курчевского. Ни одно из представленных им орудий не прошло не только государственных испытаний, но даже и заводских. Средства были угроблены немеряные, драгоценное время упущено, соперники Курчевского обезврежены и задавлены».
Тем не менее, на фоне многих иных красных командиров, пришедших к руководству армией буквально «от сохи» или же привыкших к бандитскому террору и партизанщине, Тухачевский выгодно выделялся своей исключительной интеллигентностью, образованностью, умом и здравомыслием, стараясь при этом привлекать к сотрудничеству специалистов себе под стать. Многие его начинания сыграли свою положительную роль во время Великой Отечественной войны, и в качестве самых ярких примеров упоминают развитие бронетанковых войск и разработку ракетного оружия.