Цивилизация
Семья и Дети
Чиновники любят говорить, что у нас государство тратит на науку слишком много денег, указывая, что Россия в 2014 году по расходам государственного бюджета на исследования и разработки находилась на четвертом месте в мире, если считать по паритету покупательной способности (ППС). Нередко добавляют, что в нынешней сложной геополитической обстановке расходы на науку и без того слишком высоки.
Насколько обоснованы такие утверждения? По данным МВФ, в 2014 году по объему ВВП Россия занимала пятое место в мире, если считать по ППС, так что сложно назвать объем государственных расходов на науку чрезмерным. Кроме того, оценивать расходы на науку по ППС не вполне корректно: производимые за границей современное научное оборудование, комплектующие, реактивы, компьютерная техника, а также участие в крупных международных научных проектах, поездки на научные конференции, подписка на научную литературу и т.д. оплачиваются в валюте по курсу.
Государственные расходы на исследования и разработки в последние годы в России действительно высоки, но не запредельны. Если считать в процентах от ВВП,
то расходы находятся примерно на уровне США, Германии, Японии, Швейцарии, Эстонии, Финляндии, Португалии и значительно уступают показателю Южной Кореи.
Проблема не в заоблачной высоте бюджетных расходов, а в низких в сравнении с развитыми странами расходах бизнеса на науку. Но ответственность за такое положение дел вряд ли возможно целиком возложить на ученых. Имеется целый пласт проблем: низкое качество государственного управления и работы бюрократии, ощущение нестабильности, мешающее бизнесу осуществлять долгосрочные вложения, неразвитость мер государственного стимулирования вложения средств в исследования и разработки, широко применяемых на Западе (налоговые льготы и т.д.).
В любом случае заметного увеличения доли бизнеса в расходах на науку не стоит добиваться путем резкого снижения государственных расходов. Наоборот, следует поощрять бизнес вкладывать средства в науку, снимая бюрократические барьеры и принимая стимулирующие меры.
«Сложная геополитическая ситуация не позволяет…» Может показаться, что существуют отдельно расходы на науку и отдельно расходы, связанные со сложной геополитический ситуацией, ради которых приходится жертвовать всем остальным. Но это не так.
В 2016 году расходы федерального бюджета на исследования и разработки составили около 0,9% ВВП,
однако примерно 60% этих расходов пришлось на «прикладные научные исследования в области национальной обороны».
Эти расходы учитываются в федеральном бюджете как расходы на национальную оборону. Таким образом, высокий уровень расходов государства на науку в 2016 году обусловлен высокими расходами на прикладные исследования оборонного характера и, соответственно, связан как раз со сложной геополитической ситуацией.
Более того, согласно принятому закону о федеральном бюджете на 2017 год и плановый период 2018 и 2019 годов, с 2017 по 2019 год государственные расходы на науку планируется снизить примерно с 0,8% ВВП до 0,5% ВВП. Будут снижаться и расходы на гражданскую науку (по оценке комитета Государственной думы по образованию и науке, с 0,39% ВВП до 0,33% ВВП), но в основном спад произойдет за счет снижения финансирования исследований оборонного характера.
Так что, похоже, скоро повод для рассуждений о слишком высоком уровне государственных расходов на науку исчезнет вовсе.
Зона ответственности государства
Отдельный разговор — расходы на фундаментальные исследования. Фундаментальная наука во всем мире является зоной ответственности государства; даже в наиболее развитых странах бизнес вносит лишь незначительный вклад в финансирование фундаментальных исследований, а основные расходы несет государство (см. здесь).
Нельзя сказать, что руководство страны этого совсем не понимает: в 2015 году президент Владимир Путин дал поручение сохранять государственные расходы на фундаментальную науку в отношении к ВВП в последующие годы на уровне 2015 года (0,15% ВВП). Благодаря этому не произошло серьезного падения финансирования фундаментальной науки.
В номинальном выражении расходы федерального бюджета на фундаментальные исследования с 2017 по 2019 год вырастут с 117,5 млрд до 128,9 млрд руб., но в отношении к ВВП они несколько снизятся. Вопрос в том, достаточен ли уровень в 0,14–0,15% ВВП хотя бы для поддержания научной конкурентоспособности страны?
По данным ОЭСР, приведенным в упомянутой выше статье, такой уровень расходов серьезно уступает не только уровню наиболее развитых стран ОЭСР (США, Япония, Франция, Нидерланды и т.д. — 0,4–0,6% ВВП),
но и уровню среднеразвитых стран ОЭСР — Венгрии, Греции, Польши, Португалии, Эстонии (0,2–0,4%).
Однако эти данные не убеждают чиновников: даже указание на то, что находящаяся в гораздо более тяжелом финансово-экономическом кризисе Греция (см, например, здесь) тратит на фундаментальные исследования почти в два раза бóльшую долю своего ВВП, чем Россия, парируется стандартными ссылками на сложную геополитическую ситуацию.
Россия и Украина
Греция, Португалия и Россия сопоставимы по такому показателю, как ВВП на душу населения по ППС, вот только в России богатство распределено заметно более неравномерно. Однако можно найти и существенно более бедную, чем Россия, но в других отношениях (в том числе в плане организации науки) очень близкую к России страну — это Украина. И в России, и на Украине после распада СССР сохранилась система академической науки: на Украине три основные государственные академии наук («большая» Академия, а также академии медицинских и сельскохозяйственных наук) существуют до сих пор, в России институты аналогичных академий в ходе реформы 2013 года были переданы в ведение Федерального агентства научных организаций (ФАНО).
И в России, и на Украине ситуация с наукой очень похожа: и здесь, и там ученые протестуют против продолжающегося сокращения финансирования; и здесь, и там власти говорят о необходимости повышать отдачу от науки.
Даже устанавливаемые властями целевые показатели демонстрируют удивительное сходство.
К примеру, в России указ президента предписывал довести внутренние расходы на исследования и разработки до 1,77% ВВП, а на Украине закон требовал довести этот показатель до 1,7% ВВП (нужно ли говорить, что ни здесь, ни там плановые показатели не были достигнуты?).
Наконец, геополитическую и экономическую ситуацию в двух странах также нельзя назвать благополучной. Причем ситуация на Украине — потеря Крыма, выход из-под контроля центральных властей значительной части территорий Донецкой и Луганской областей, военные действия, экономический кризис и т.д. — однозначно более тяжелая.
Сравнить напрямую расходы на фундаментальную науку в отношении к ВВП в России и на Украине не получится: украинский бюджет не разделяет расходов на фундаментальную и прикладную науку, но можно сравнить бюджетное финансирование академической науки в двух странах. В 2015 году ФАНО получило из федерального бюджета средства в объеме 0,11% ВВП (в основном на фундаментальные исследования),
в том же году три украинские академии наук получили из бюджета Украины средства в объеме… 0,24% ВВП.
Даже если учесть все средства федерального бюджета на фундаментальную и прикладную науку, которые пришли в подведомственные ФАНО институты из других источников (гранты научных фондов, государственные контакты разных ведомств), объем полученных российскими институтами в 2015 году средств вряд ли увеличится более чем на 0,05% ВВП.
Стоит напомнить, что бюджет Украины – 2015 вносился правительством Арсения Яценюка и принимался Верховной радой после тяжелого поражения украинских войск под Иловайском и краха попытки силового решения «новороссийского вопроса».
Комментарии, как говорится, излишни. Выводы также вполне очевидны. Заложенные в законе о федеральном бюджете на 2017 год и плановый период 2018 и 2019 годов параметры финансирования науки совершенно неудовлетворительны и низводят Россию на уровень развивающихся стран.
Если России нужна продуктивная и конкурентоспособная фундаментальная наука, необходимо уже в ближайшие годы начать выделять из федерального бюджета на ее финансирование средства, в отношении к ВВП сопоставимые хотя бы с Грецией, Польшей, Португалией и пр., а в качестве долгосрочной цели установить уровень в 0,35–0,4% ВВП.
