Цивилизация
Российское общество чтит юбилейные даты. Десятые годы на них урожайны: в 2012 году отмечалось 200-летие Отечественной войны, в 2014-м — 100-летие Первой мировой войны, в 2015-м — 70-летие Великой Победы. И вот практически сразу после того, как отгремели торжества 9 Мая, началась подготовка к новому грандиозному юбилею — 100-летию революций февраля и октября 1917 года.
Традиционно советская историография разделяла эти события. Февраль называли буржуазно-демократической революцией, Октябрь получил официальное название социалистической. Сейчас многие историки ставят под сомнение это противопоставление: в последние годы, по аналогии с Великой французской, говорят и о Великой российской революции, понимая под ней события от февраля до октября 1917 года; иногда в нее включают и Гражданскую войну, закончившуюся в 1922 году. Одним из первых в серии мемориальных мероприятий стал «круглый стол» «100 лет Великой российской революции: осмысление во имя консолидации», который в среду прошел в Музее современной истории России.
На нем выступил министр культуры России, председатель Российского военно-исторического общества (РВИО) Владимир Мединский, который свое вступительное слово использовал для того, чтобы сделать ряд судьбоносных заявлений для исторической политики в отношении революции (или революций) в России. Выступление министра культуры базировалось на проекте обращения участников «круглого стола» к российской общественности.
В нем он заявил о пяти тезисах, на которых будет основана «платформа нашего национального примирения».
Под первым номером в них значится «признание преемственности исторического развития от Российской империи через СССР к современной Российской Федерации», под вторым — «осознание трагизма общественного раскола». Третий пункт — «уважение к памяти героев обеих сторон, искренне отстаивавших свои идеалы и невиновных в массовых репрессиях и военных преступлениях». Также в списке нашли место «осуждение идеологии революционного террора» и «понимание ошибочности ставки на помощь зарубежных «союзников» во внутриполитической борьбе».
Также министр культуры рассказал об инициативе общественности Крыма — там хотят установить «памятник примирения», который будет означать конец Гражданской войны. В дальнейшем к словам Мединского обращались и другие докладчики: директор Института российской истории РАН (ИРИ РАН) Юрий Петров назвал выступление Мединского «майскими тезисами» и поддержал идею установки монумента.
Возражения участников носили локальный характер: ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Александр Шубин, например, обратил внимание на призыв к пониманию «важности сильной государственной власти», предложив вовсе убрать этот абзац из обращения. У нескольких участников вызвала сомнение формулировка пункта о терроре — они предложили осудить не «революционный террор», а «террористическую активность» или «террористическую идеологию» в целом.
Надо сказать, что «национальное примирение» в отдельно взятом зале удалось не вполне. «Авторы обращения вьются как ужи на сковородке, пытаясь быть объективными», — раскритиковал резолюцию главный научный сотрудник ИРИ РАН Владимир Лавров. Он не скрывал своей антисоветской позиции: в своем докладе Лавров называл произошедшее «большой бедой» и использовал церковную лексику (вплоть до «всеобщего покаяния» за революцию) для подкрепления своей позиции. В свою очередь, профессор философского факультета МГУ Виктор Трушков обильно цитировал труды Владимира Ленина, описывая революцию в марксистских терминах борьбы пролетариата и буржуазии. В прениях звучали и конкретные примеры: приехавшая из Ижевска гостья «круглого стола» рассказала о планах сноса памятника одному из деятелей революционного движения в регионе.
О том, что «ценностные ориентации» зачастую побеждали в докладах систему научных доказательств, говорил в своем докладе и директор Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) Андрей Сорокин.
Тем не менее стоит заметить, что в мире существует опыт принятия конфликтных событий прошлого и примирения. Так, в нынешней Франции нет гильотины, но революционная «Марсельеза» остается национальным гимном; еще больший интерес вызывает случай Испании.
В 1930-е годы эта страна пережила грандиозные социальные потрясения: в 1931 году в стране была свергнута монархия, к 1936 году общество было поляризовано. Летом того же года в стране началась Гражданская война, продолжавшаяся 2,5 года, унесшая более 1 млн жизней и ставшая крупнейшим вооруженным конфликтом в межвоенной Европе. Конечно, сразу же после победы франкистов не было никакой речи о национальном примирении: но уже в конце 1950-х восприятие войны изменилось. В Долине Павших под Мадридом был возведен грандиозный монумент (открыт в 1959 году), в котором покоятся останки погибших в Гражданской войне с обеих сторон.
После смерти Франко позиция «двух Испаний» стала господствующей: в 1977 году были подписаны «соглашения Монклоа», которые признали все крупные политические силы страны, от франкистов до коммунистов; в них содержались декларации об отказе от мести и о сотрудничестве в достижении общенациональных целей.
Укрепила политику примирения и успешная интеграция страны в европейские институты: в 1986 году Испания вступила в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС).
Выступление Мединского и предложенную «круглым столом» резолюцию стоит считать частью государственной позиции по тому, как именно будут трактоваться противоречивые события столетней давности.
Желание сформулировать взвешенный нарратив о революции 1917 года можно только приветствовать: в российской истории хватает дискуссионных страниц, не объединяющих, а раскалывающих российское общество.
К формулировке «Разница во мнениях — повод для диалога и компромисса, а не конфликта!» можно только присоединиться.
Однако необходимо признать, что она используется избирательно: например, на дискуссии о событиях Великой Отечественной войны этот принцип не распространяется. Единственно правильная и допустимая трактовка событий защищается рядом законов — более того, депутат от Либерально-демократической партии России (ЛДПР) Виталий Золочевский 19 мая 2015 года внес в Государственную думу законопроект, запрещающий приравнивание коммунистической идеологии к нацистской. Подобная непоследовательность в исторической политике может вызвать недоверие к любым властным инициативам, в том числе в научном сообществе, какими бы умеренными и взвешенными они ни были.