Цивилизация
— Когда вы приступаете к разработке нового лекарственного средства против рака, как вы определяете, с каким видом рака собираетесь бороться? Вы выбираете наиболее распространенные или наиболее трудноизлечимые виды рака?
— Наше решение не основывается на частоте заболевания, оно основывается на нашем знании путей развития различных видов рака и возможности разработки терапии для него. Другими словами, при разработке новых лекарств нас направляет наука в большей степени, чем распространенность заболевания.
— Как вы выбираете мишени для действия лекарств?
— Мишени выбираются на основании знаний механизмов развития разных типов рака и прогностической ценности этой мишени по отношению к заболеванию.
Затем мы разрабатываем модель действия препарата и пытаемся оценить, насколько лучше результат того или иного агента для пациентов.
— Раковая опухоль известна тем, что она быстро изменяется. Как вы преодолеваете эту проблему?
— Мы должны отслеживать резистентность опухоли, которая может возникнуть в ходе лечения. Но мы не можем проводить биопсию в течение всего лечения. Поэтому мы пытаемся разрабатывать суррогатные методы, которые позволяют нам следить, как возникают мутации, которые ведут к резистентности. Чтобы не делать множественную биопсию, мы проводим анализ не опухоли, а крови.
— Как работает этот метод?
— Мы знаем о существовании какого-то маркера опухоли. Что мы пытаемся делать? Мы смотрим на тот же маркер в плазме крови и сравниваем присутствие этого маркера в ДНК опухоли и в ДНК из крови. И таким образом определяем, что происходит с опухолью и как она реагирует на лекарства. Это один из путей, который позволяет нам избегать множественной биопсии, потому что биопсия — это инвазивная диагностика, и пациенты этого не хотят. Но с таким подходом перед нами открываются новые горизонты. Мы можем предлагать пациенту новые варианты терапии.
Если мы видим результат данного лечения, мы можем думать о следующем шаге в лечении пациента.
— Вы говорите о персонализированном подходе к терапии рака. Это означает, что ваши лекарства эффективно действуют не на всех пациентов, а на какую-то часть из них?
— Да, персонализированный подход предполагает отбор пациентов с определенным генотипом, что снижает время на разработку новых соединений. Требуется меньшее количество пациентов, и таким образом, со статистической точки зрения, мы получаем преимущество.
Не нужно большого количества пациентов, чтобы доказать, что лекарство действует для избранной группы.
— Из множества веществ-кандидатов, с которыми вы начинали работать, какая их доля прошла всю цепочку разработки и была зарегистрирована в качестве новых лекарственных средств?
— У нас более 20 соединений. Очень долго придется их цитировать и называть.
Они направлены на основные биохимические пути, играющие ключевую роль в развитии раковой опухоли.
Я могу перечислить несколько: PI3K, RAS, RAF, mTOR, ALK.
— Расскажите о вашем методе обучения Т-лимфоцитов борьбе с раковыми клетками.
— Концепция сводится к тому, чтобы использовать Т-клетки пациента для того, чтобы убивать злокачественные В-клетки. Что мы делаем? Мы извлекаем Т-клетки из крови пациента, отсылаем их в лабораторию, и там их модифицируют. К ним добавляют видоизмененный лентивирус, который содержит лимфоцитарный антиген CD19. И таким образом он через вирус передается в Т-клетку. После этого Т-клетка может представлять этот антиген CD19 на своей поверхности. И когда мы обратно помещаем эти Т-клетки в тело пациента, они размножаются и распознают злокачественные В-клетки, у которых есть CD19, и таким образом их убивают.
Одним из важных преимуществ данного метода является то, что модифицированные Т-клетки остаются в крови пациента, продолжают размножаться и распознают злокачественные В-клетки, как только они появляются. В то время как лекарства для химиотерапии, которые довольно токсичны, надо давать пациентам в течение долгого времени.
И в какой-то момент лечение прекращают из соображений безопасности, потому что пациент просто больше не может выдерживать такое лечение.
А в этом случае, если вы ввели пациенту измененные Т-клетки, они остаются в организме навсегда.
— Совсем недавно вы проинформировали общество, что ваш препарат афинитор в клинических исследованиях не показал увеличения продолжительности жизни у больных с гепатоклеточной карциномой. Вас расстроил этот результат?
— Конечно, мы были разочарованы. Прежде всего из-за пациентов, поскольку это очень агрессивное заболевание. Мы разрабатывали это клиническое исследование для пациентов, которым не помогало вообще ничего. Мы не знаем, почему афинитор не сработал. Мы взяли еще два образца из первичной опухоли и пытаемся посмотреть, могли бы пациенты получить какое-то преимущество от афинитора или нет. Хотя мы планировали клинические исследования, исходя из надежных биологических данных, но что-то не сработало. Почему — мы пока не знаем. Но продолжаем научные исследования, чтобы ответить на этот вопрос.