Цивилизация
— Как бы вы оценили современное состояние российской науки? Далеко ли нашей стране до США и до Китая? В чем причины такого отставания, на ваш взгляд?
— Я бы сравнил современное состояние российской науки с состоянием человека, которого ударили по голове чем-то тяжелым — к счастью, не смертельно. Он немного полежал без чувств, сел и начинает постепенно приходить в себя. Голова еще болит, и ссадины заживут нескоро.
А вокруг него прыгают и кричат, почему он никуда не двигается. Так и наша наука.
Я бы сказал, что сейчас главная ее проблема — кадры. Огромное количество талантливых людей уехало, и эти потери практически безвозвратны. Другая проблема — это то, что на Западе научная деятельность текла и течет в течение последних несколько десятков лет в одном организационном русле. У нас же постоянно проходят перетряски и перетасовки, нет сбалансированного подхода. Бюрократия перехлестывает через край. Но вместе с тем есть и появляются сильные научные коллективы, молодые многообещающие ученые, студенты, аспиранты. Все-таки наука — это совершенно особая область человеческой деятельности, где очень сильна мотивация к творческой работе. Конечно, перекладывая бумажки в банке и следя за курсами акций, заработаешь больше, но как-то хочется чего-то более глубокого и интересного, чего не купишь за деньги.
И в науке никого не обманешь — или ты ученый и решил проблему, или ты просто болтун.
Деньги здесь не являются мерилом человеческого достоинства. В этом смысле научные учреждения — в том числе академия наук — это не просто организации, производящие знания, это хранилища высококачественного человеческого материала — тех, кто не преклонил свои колена перед Ваалом потребительской цивилизации.
Что касается Китая, то хочется только порадоваться их успехам и по-хорошему позавидовать.
Пример этой страны показывает, к чему приводит разумная государственная политика с четкой и дальновидной стратегией.
При всех издержках следует признать, что руководители Китая пошли правильным путем — поставили на первое место страну и свой народ, а на второе место — все остальное, включая собственное благополучие.
— Расскажите, пожалуйста, о своей научной работе. Вы возглавляете кафедру кристаллографии геологического факультета СПбГУ. Сколько у вас на кафедре сотрудников, какие научные исследования проводятся, где публикуете результаты, много ли молодежи?
— Кафедра кристаллографии геологического факультета СПбГУ — одна из ведущих кристаллографических школ нашей страны. Говорю так не потому, что к ней принадлежу, а потому, что так было и до меня, и, надеюсь, будет и после. Она была основана учеником великого русского кристаллографа Евграфа Степановича Федорова (которого академик Делоне, между прочим, ставил в один ряд с Лобачевским и Менделеевым) Осипом Марковичем Аншелесом в 1924 году. После него кафедрой заведывали такие крупные ученые, как Виталий Борисович Татарский, Виктор Альбертович Франк-Каменецкий, Станислав Константинович Филатов. Кафедра всегда занимала ведущее место, по крайней мере, в области кристаллографии и кристаллохимии минералов, деля в этом пальму первенства с такой же кафедрой в МГУ.
Конкретно работа нашей группы — в ней, считая активно работающих студентов и аспирантов, человек 10—15 — посвящена исследованиям структуры минералов и разнообразных неорганических соединений.
Если изучение минералов имеет важное значение для геологии — минералы являются индикаторами тех или иных геологических процессов, то работа с синтетическими соединениями обычно обусловлена их важными свойствами и применением в различных областях промышленности.
В качестве примера назову недавно выполненные совместно с ИГЕМ РАН исследования новых минералоподобных матриц для захоронения радиоактивных отходов и наши собственные разработки гидразин-титанатных сорбентов, по которым мы получили европейский патент и два государственных контракта на весьма серьезную сумму. Мы активно сотрудничаем с Кольским научным центром РАН — трое наших сотрудников (включая меня) работают там по совместительству. Мы провели на Кольском два международных семинара Minerals as Advanced Materials и по их результатам издали две монографии в международном научном издательстве Springer. Кстати, хочу заметить, что, кроме меня и еще одного сотрудника, которому 45 лет, все остальные наши ребята от 30 лет и моложе. С 2006 года пятеро защитили кандидатские диссертации. У одного на днях родился сын — тоже важное достижение.
Что касается публикаций, мы стараемся публиковаться как за рубежом, так и в России.
Проблема в том, что переводные российские журналы на Западе читают плохо, а хочется донести свои результаты до как можно более широкой общественности (не забудем и про индексы цитирования!). Поэтому стараемся публиковаться также и в международных журналах. В среднем мы публикуем 15—20 статей в год — примерно поровну «у нас» и «у них». Стараемся работать «на уровне». Впрочем, условия позволяют: в рамках государственных программ и при поддержке ректората нам удалось достать современное оборудование, а в этом году СПбГУ запустит ресурсный центр дифракционных исследований с общей суммой средств на оборудование 290 миллионов рублей (интервью было взято в октябре, к настоящему моменту центр уже запущен. — «Газета.Ru»). И, хотя центр этот университетский, мы будем активно с ним сотрудничать — ведь его костяк составят выпускники нашей кафедры. Я бы сказал, что проблема сейчас не в оборудовании, а в светлых головах и инициативном поведении. Кстати, хотел бы помянуть добрым словом ведение научных дел в нашем университете: наше управление научных исследований действительно на высоте. Рано или поздно это сыграет свою роль, и мы еще услышим об успехах ученых СПбГУ.
— Всегда ли вы хотели стать ученым? Почему стали изучать минералы? Не хотелось ли вам быть, к примеру, физиком, медиком или астрономом?
— Мои родители окончили геологический факультет ЛГУ: отец — кафедру минералогии, мать — кафедру кристаллографии (она, кстати, меня многому научила, и у нас есть несколько совместных публикаций). Дед был полевым геологом, работал по всей стране в геологоразведочных партиях. Тетя была геологом, дядя по отцу был буровым мастером, погиб при аварии на шахте.
Так что карьера ученого-геолога у меня была, как говорится, на роду написана.
Большую роль сыграл и клуб юных геологов при Ленинградском дворце пионеров. Минералы же всегда вызывали во мне священный трепет — наверное, я предчувствовал свою дальнейшую судьбу. Сейчас такой же трепет я испытываю, когда расшифровываю новую структуру или разгадываю загадки сверхструктур и катионного упорядочения в минералах.
— Вы являетесь лауреатом премии президента РФ молодым ученым за 2009 год. Какое впечатление осталось у вас от общения с президентом Медведевым?
— Общение было очень кратким, был торжественный момент. Как вы знаете, президент — выпускник СПбГУ, бывший доцент юридического факультета. Скорее всего, отчасти поэтому я и стал лауреатом премии. Вообще говоря, я очень рад, что университеты сейчас «в фаворе», но нельзя забывать и про такой мощный и традиционный институт, как академия наук.
Мы очень много развалили традиционных институтов, и время показало, что на замену им не пришло ничего сколько-нибудь стоящего или значительного.
Либерализм принес нашей стране одни несчастья и разрушения, поэтому нужно всячески обратить внимание на развитие здорового консервативного начала на основе наших традиций. Это, безусловно, встретит поддержку у большинства жителей нашей страны.
— Расскажите, пожалуйста, немного о своей семье. У вас ведь, если я не ошибаюсь, шесть детей?
— Моя жена Ирина Никитична из древнего дворянского рода Старицких. Среди ее дальних родственников жена В. И. Вернадского Наталья Егоровна Старицкая. Наш старший сын в этом году поступил в Санкт-Петербургский институт точной механики и оптики на отделение информационной безопасности. Нашему младшему три года, и он пока об информационной безопасности не думает — правда, с компьютером уже на короткой ноге. Остальные дети с разной степенью успеха занимаются музыкой и иностранными языками. Пока минералами интересуется только Алеша, но это не простирается дальше собирания маленькой коллекции образцов. Нас это сильно не удручает — всему свое время.
— В свое время вы уезжали за границу. Расскажите, пожалуйста, почему вы вернулись в Россию. Могли бы уехать за границу сейчас?
— Я работал полтора года в США, по году в Германии и Австрии, по нескольку месяцев в Швейцарии и Франции. В прошлом году в течение двух месяцев был приглашенным профессором в Лилле. Вернулся в Россию окончательно в 2005 году, потому что был молодой и горячий, хотелось сделать у нас как у них. И вот повезло — оказался в нужном месте в нужное время. Теперь у нас есть и приборы, и доступ к информации не хуже, чем в западных университетах. Вот только, конечно, уровень вознаграждения (не считая грантов) сильно хромает, и жизнь там гораздо спокойнее.
Нас же все время трясет, одна только структура Министерства науки и образования за последние пять лет поменялась, кажется, раза три.
С каждым годом желания и возможности уехать за границу становится все меньше. Подросли дети, пошли в школу, поступили в институт, теперь семьей уже не сорвешься, а ехать одному не интересно.
— Чего бы вы хотели в будущем?
— Честно говоря, хочется элементарного человеческого покоя и чтобы не мешали работать всякой бессмысленной бюрократией и бумажками.
От редакции: Данное интервью должно было выйти в «Газете.Ru» еще в октябре, но по просьбе Сергей Кривовичева публикация была отложена в связи с его решением баллотироваться на выборах РАН, чтобы материал не был расценен как «предвыборный ход». По итогам выборов Сергей Кривовичев не был избран членом-корреспондентом академии наук.