Цивилизация
— Вы стали лауреатом премии в номинации «Земский доктор». Кто этот доктор и в чем особенность его работы?
— Работа в сельской местности – это постоянный хронический стресс. Если в городе тебя всегда кто-то подстрахует, то здесь все иначе. Бывает, возвращаюсь с работы домой, а за мной уже «скорая» приехала – надо возвращаться обратно. Больница работает круглосуточно, 24 часа в сутки, 365 дней в году. Значит, и я тоже.
А еще сельский врач – он на все руки мастер. Мне, например, пришлось овладеть несколькими смежными специальностями. Сейчас я инфекционист, лор, психиатр-нарколог, профпатолог, имею все необходимые сертификаты.
Такой коктейль из разных по своей сути специальностей вообще характерен для работы на селе, где особенно остро ощущается то, что называют кадровым голодом.
Иногда приходится принимать нестандартные решения. Около месяца назад случилось так, что все машины скорой помощи я отправил в Орел одну за другой с тяжелыми больными и роженицей. Прибежавшая ко мне фельдшер «скорой» сообщила, что у нее уже два вызова в поселок, но до него пешком не дойти: три километра от больницы. И я попросил помощи у нашего молодого хирурга, у которого есть своя машина.
— Трудно было начинать работать в таких условиях?
— Мне повезло. В 1995 году я закончил медицинский институт, пройдя жесточайшую систему, которая называлась «за выживаемость знаний» и при которой из трех поступивших на лечебный факультет студентов до шестого курса дошли только двое. Нас готовили для работы в любых условиях, и после выпуска у многих моих однокурсников-выпускников на плече появились татуировки «Special medical forces» (специальные медицинские силы).
Именно эта система обучения позволила мне стать тем, кем я стал – практически универсальным врачом, как говорят, «все в одном». А затем позволила удержаться на плаву в другой системе, которая называется «сельская медицина».
— Сельские пациенты чем-то отличаются от городских?
— Принимая больных в поликлинике с инфекционной патологией или заболеваниями лор-органов, мне часто приходится встречать людей, в том числе и пожилых, которые никогда не измеряли своего артериального давления, никогда не были на приеме у своего участкового терапевта. И живут с высоким давлением, даже не зная об этом. В итоге зачастую нам остается уже заниматься только паллиативной медициной, симптоматическим лечением. Я где-то в интернете читал, что в Германии к врачу бегут даже с простым насморком, поэтому там нет запущенных форм туберкулеза и рака, низкая смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. У нас же все с точностью до наоборот.
На вопрос к больному «почему же ты не обратился за медицинской помощью раньше?» всегда получаешь один и тот же ответ: «Думал, что само пройдет».
— Работа на селе предоставляет врачу какие-то возможности для профессионального роста, самореализации?
— Благодаря полученному здесь опыту я не боюсь обследовать и лечить непонятных и тяжелых больных, купировать неотложные состояния. Я готов на своем ночном дежурстве принимать самую коварную болячку всех времен и народов, на которой садились в лужу врачи высших категорий и доктора медицинских наук. Был случай, когда я реанимировал больного с острым коронарным синдромом и остановкой сердца и дыхания. Кажется, что меня уже ничем не удивишь.
Я видел и диагностировал такие редкие заболевания, как лимфогранулематоз и саркому Капоши, агранулоцитоз и синдром Лайэла.
Интуицией, которая вырабатывается годами работы в медицине, своим спинным мозгом, если хотите, чувствую посттравматическую гематому в головном мозге у больного. Я зачастую ищу раковую опухоль, как черную кошку — там, где ее нет. И иногда нахожу.
— Помимо практических трудностей с болезнями и осложнениями, с какими системными проблемами ежедневно сталкивается земская медицина? Как удается их решать?
— Став несколько лет назад заместителем главного врача по лечебной работе, я, как это ни странно звучит, занялся хозяйственными делами. В этом есть своя прелесть (я имею в виду — делать из ничего конфетку). Зачем ждать предписаний прокуратуры, а затем судорожно искать деньги, транспорт, людей, чтобы эти предписания выполнить, когда все можно сделать гораздо спокойнее и продуманнее.
Начали с ремонта туалетов, а еще провели для больных горячую воду. На первом этаже стационара у нас стоит красный ящик для жалоб, обращений и пожеланий больных. И такого большого количества благодарностей, как за воду, в нем не было никогда.
Но больше всего в нашей больнице мне не нравится лифт, точнее его отсутствие. Лет 40 назад, при строительстве нового трехэтажного здания стационара, он был предусмотрен в проектно-сметной документации: есть шахта, есть раздвижные двери, но что-то с чем-то не состыковалось. Хирургическое отделение у нас находится на третьем этаже, терапия — на втором.
Для меня остается загадкой, почему нам на скорую помощь дали две машины с полным приводом, а еще две — без полного привода. До некоторых деревень трудно доехать даже на тракторе. Фельдшеры скорой помощи весной и осенью работают в резиновых сапогах, дорог нет, грязь непролазная. При этом, говоря о санавиации, можно однозначно констатировать, что как таковой санавиации у нас нет. На содержание и полеты «кукурузника» уходит много денег.
А, как говорится, в противоречии между здравым смыслом и бухгалтерией всегда побеждает бухгалтерия.
А еще огромное количество времени занимает писанина. И это не только карточки, истории болезни, направления на МСЭ, но и всевозможная отчетность. Такого количества запросов, приходящих к нам большей частью по электронной почте, как, впрочем, и количества проверяющих и надзорных органов, не было никогда. Ежедневно больница отправляет от 10 до 15 электронных форм отчетов с данными о расходах зарплаты и медикаментов, о заболеваемости ОРВИ и гриппом, о закупках по 44-ФЗ и мониторинге медицинских информационных систем, о диспансеризации детей и профилактических медосмотрах взрослых. Проценты, рубли, ставки, сколько подлежало, сколько сделано, сколько планируем сделать и не сделать.
— А в лучшую сторону что-нибудь меняется?
— Да. Сегодня нам практически не приходится заботиться о наличии лекарств. Есть практически все. Я сам вместе с главной медсестрой провожу через интернет госзакупки (сейчас уже по 44-ФЗ), и всё привозят.
Для приезжающих в сельскую местность молодых врачей существуют подъемные: им дают по 1 млн руб. федеральных денег за пять лет и по 100 тыс. руб. из областного бюджета.
Сейчас я слышал, что хотят включить в программу «Земский доктор» рабочие поселки. К сожалению, поселки городского типа остаются за бортом этой программы – и это плохо. Наш молодой хирург, отличный специалист, уже говорит: «Если ничего не изменится, то поеду в город работать или в село, там я хотя бы миллион получу, смогу свое жилье иметь. А какие у меня перспективы в этом поселке?» И я его понимаю.
— Как можно исправить эту ситуацию?
— Только финансированием и социальной поддержкой. Тарифы, по которым получают оплату больницы, крайне низкие. Мы, наша больница, зарабатываем ничтожно мало и все сразу тратим на самое необходимое. А уровень зарплат иллюстрирует объявление, которое я не так давно прочитал в одной областной газете: «В отделение гнойной хирургии областной больницы требуется медицинская сестра. Заработная плата – МРОТ плюс премия по итогам года». Как вы думаете, много было желающих? А в нашей больнице сейчас работает пожилой офтальмолог, который две недели работает у нас, а две недели – охранником в Москве. Открывает и закрывает шлагбаум, и зарабатывает за это в два раза больше.
Больничных средств не хватает ни на замену старых кроватей, ни на закупку оборудования. Отправляю пациента на обследование в областной центр – в Орел, он возвращается, я читаю заключение: по месту проживания сделать такие-то и такие-то анализы. А мы из всего этого списка хорошо если УЗИ сделать можем и еще несколько несложных анализов. Приходится опять в область посылать.
Конечно, мы не лечим здесь, как в старые времена, кровопусканием. И врачи у нас квалифицированные работают. Но диагностика страдает, а диагностика — это в медицине основное.
— У вас никогда не появлялось желания бросить все и уехать? Не сожалеете о выбранном пути?
— Нет, не жалею, мне здесь интересно. И даже когда я лечу бомжей и алкоголиков, ВИЧ-инфицированных и наркоманов, я не отчаиваюсь, не разочаровываюсь в медицине.
Единственное, о чем я жалею в жизни, это о том, что не попал служить в ВДВ, о чем мечтал в старших классах школы. Зато я стал другим — матерым волком медицины.
И здесь я руководствуюсь принципом войск специального назначения — «в любом месте в любое время любую задачу». Мой старый закадычный дружок по институту зовет меня работать врачом в Германию. Он работает там интернистом уже более десяти лет. Но я не хочу. Не хочу приехать на все готовое.
Хочу развивать маленький островок здравоохранения, под названием БУЗ Орловской области Шаблыкинская ЦРБ, превратив его в остров изобилия, сделав из своей ЦРБ конфетку.
Кто будет это делать? Никто, кроме нас.