Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Докопались

О том, как прочувствовать свою историю с помощью теста и металлоискателя

режиссер, публицист

Меня давно уговаривали плюнуть. Настойчиво уговаривали. С 2007 года точно. Но люди не любят, когда на них давят. И я не плевала. Кроме того, боялась, вдруг генетический паспорт покажет, что я не та, кем себя считаю.

– Пусть не беспокоится, она точно еврейка, – зло прокомментировала мои колебания одна ядовитая толстая тетка с работы. Антисемитка, конечно. Одной фразой она пыталась язвить сразу два объекта: и меня, и всех евреев в принципе. А еще говорят, что толстые добрые…

Но есть у меня одна знакомая семья, люди, которые ни на кого не похожи, они напрочь лишены бесцеремонности, тщеславия, суеты, зависти, пустословия. Говорят, праведниками рождаются – очень может быть. И когда они мне между делом рассказали, что сделали себе генетический паспорт – на следующий же день я сдала образец слюны для ДНК-теста. Слово, сказанное без намерения втюхать, продавить, убедить, переубедить имеет мгновенный эффект.

– Хорошо, что сдала, как раз выясним, откуда у меня затесалась четверть «балтийской» крови, может быть, от нашей общей бабки, – сказала моя двоюродная сестра. Это, конечно, очень волнительно и радостно обмениваться знанием об общих корнях.
– Но разве у нас есть общая бабка? – спросила я у своей личной двоюродной сестры.
– Ты вообще в себе? Ты вот что сейчас у меня спросила? Разумеется, у нас общие бабка и дед, мы же кузины с тобой.

Бабушка, которая у нас общая, действительно приходилась ей бабкой и та ей доводилась внучкой, но это совершенно не помещалось в сознании, ни в моем, ни в ее. Было полное ощущение, что у моей бабушки больше никаких внуков не было, только я. Это странно, она была такая чадолюбивая… Потроллив меня, сестра призналась, что и сама с трудом признает общую бабку своей, вторая бабка ей как-то ближе. Вот ведь чудеса памяти и родства.

Общая бабка наша была дама уникальная, самоотверженная, жертвенная, бессребреница, бесшабашная, матерщинница, она родилась в Москве в Климентовском переулке и, по семейной легенде, время узнавала по кремлевским курантам. Я никогда не сомневалась в этом, потому что сам образ сильный и самодостаточный, не допускает мелочных сомнений. Потому видны ли вообще куранты с Климентовского и каким таким орлиным зрением надо обладать, чтоб их увидеть – не проверяла. Тем более что эксперимента и не проведешь, «Балчуг» сильно вырос с тех пор, когда по московским булыжным мостовым босиком бегала моя бабуля. В том же Климентовском переулке родилась и прабабка, кстати. Оттуда ушел на фронт Первой мировой ее муж. Ушел на фронт и не вернулся. Горе горькое. То есть вернулся, но не к ней. К другой женщине. С тех пор она его никогда не видела, ни она, ни две их дочери. Вот и все, что я знаю. Родились в Климентовском, похоронены на Ваганьковском, дальше – стена. Пришли ли они в Климентовский прямо с Балтики? Советские родители наши получали по рукам, если спрашивали о прошлом, не у всех прошлое было правильное, какое нужно, да дети и не любят интересоваться корнями. Да и весь советский проект в целом был устремлен в будущее. (Как и любой модернистский проект).

А вот в традиционных обществах каждый обязан знать свой род до седьмого колена…

Одна дама-антрополог мне сообщила, что русская мысль вообще больше интересуется концами, а не началами. Эсхатология ее волнует больше. Тут родились русский космизм, русский футуризм…

– Потому что русских настолько не устраивает настоящее? – копнула я совсем неглубоко. Антрополога моя версия не заинтересовала.
На Западе, наоборот, до сих пор ломают копья, как мир возник. Креационисты спорят с дарвинистами. Нас этот вопрос оставляет равнодушными.
Мода на ДНК-тестирование и составление генеалогического древа пришла с Запада. Там это хобби номер один по популярности. Самые прогрессивные и подражательные увлеклись и тут.

Так меня занесло в прошлое.

Сейчас время «весеннего копа», копатели раскапывают древности. Меня давно звал «копать клады» один товарищ, замкнутый, здоровый мужик с соседнего участка. В поле мы пошли уже вечером.
– А говорят, есть такие «черные копатели», представляешь, – сказала я.
–Так я черный копатель и есть, – сказал он равнодушным страшным голосом...

С одной стороны, это совершенно легально, металлоискатели продаются везде, а с другой, противозаконно. То есть копать можно, а находить нельзя – обычная законодательная загогулина.

Выяснилось, что у нашего колодца, там, куда мы по воду ходим раза три в неделю, почти на поверхности лежат древние монеты, мне достались медная двухкопеечная Павла Первого и серебряная копейка «чешуйка» времен Ивана Грозного. Мама!

Монетки, чья стоимость в хороший день рублей 400, произвели на меня такое же впечатление, как пустая банка из-под консервов на людоеда племени мумбо-юбмо.
Живем, как будто мы первые земляне, что ли, как будто до нас тут вообще люди не жили, как будто до СССР не было жизни на земле, и вот наше садоводческое товарищество 1984 года создания – первое поселение хомо сапиенса и есть.

Тактильный контакт с прошлым производит сильнейший эффект. Какие энергии тут запечатлелись? Кто тут по воду ходил 250 лет назад да монету обронил? Обычный русский крестьянин, скорее всего… Такую увесистую монету Павла Первого еще надо умудриться потерять… Вот он шел за водой ночью к колодцу, пьяный, конечно, песни пел, поскользнулся, упал, или нет, тут была драка, люди же часто дрались, монетка и выпала. Потом горевал крестьянин, мог ведь купить на эту копейку булочку и кружку кваса. Жена его ругала. А «чешуйку» Ивана Грозного бросил другой крестьянин 470 лет назад тут на нашем поле, они же перед вспашкой всегда делали подношение, вот тут он повернулся к полю спиной и за спину бросил эту монетку, чтобы поле принесло больше денег, чем он отдал. Четыре с половиной сотни лет тому назад это было. Четыре с половиной. А тут за поворотом была ставка Наполеона, он ведь по нашей дороге из Москвы драпал. Боже мой. А вот тут много немецких гильз, кто тут лежал и отстреливался? Образы оживают мгновенно.

Больше всего, конечно, тут «бухарских дирхем», это культурный слой советского периода. Это крышки от водочных бутылок, их тоже слышит металлоискатель, роешь-роешь, а там сплющенная крышка, почти как монетка, но не она. Ну, как люди бухают, представлять не нужно, а времени потраченного жалко.

На этом хобби, конечно, не заработаешь. Цена каждой монетки 350-800 рублей, а чтоб ее очистить, придется заплатить две тысячи. Но когда покупаешь удочку, не мечтаешь разбогатеть на рыбе. Зато азарт.

– Копателей только в России называют черными, как будто мы воры, – обижается сосед. – Давно должно дойти до чиновных мозгов, что копатели — не вред, а польза. Если бы мы этого не нашли, никто бы этого не нашел, к тому же наши пути не пересекаются с археологами, мы сверяемся с археологической картой России, чтобы не попасть на «памятник».

Не могу сказать, что мне как-то особенно симпатичны копатели и в особенности же их сообщества. На мой глаз, это похоже на КСП, я вообще любые сообщества недолюбливаю, они мне кажутся подозрительными, с сектантскими интеллектуальными перверсиями. Как говорил великий Черномырдин, наши люди в какую организацию ни объединятся, получается КПСС. Но, и правда, обижают их совсем напрасно. Израиль, например, хоть и очень зубаст насчет охраны от копателей, хоть еще недавно, охотился за кладоискателями с беспилотниками, металлодетекторы запрещал (по крайне мере, тут он последователен), даже и Израиль теперь смягчил законы. Хотя Израиль одна большая древность. Но теперь и здесь разрешили и коп, и металлоискатели, создали приложение, которое разрешает копать и регистрировать найденное. В Великобритании государство обязано выкупить «клад» по полной рыночной стоимости. Самое либеральное законодательство в северной Европе. Потому там никто никаких находок не скрывает. А вот из-за противоречивого законодательства и появляется «черный коп», а то, что имеет историческую ценность, пропадает. Ну, ладно, социальный пафос мне тоже не близок.

И все же сам контакт с прошлым, в особенности же тактильный – впечатление ни с чем не сравнимое, такую машину времени я даже не мечтала обнаружить у нас на полях. История – в учебниках. А тут вдруг – рядом. Прикоснуться к прошлому. Через знание. Через ландшафт. Через тактильность. Энергетику. Бесценно.

Мы живем как-то дискретно, не имея контакта с теми, кто жил тут до нас. Хотя, конечно, если находишь предметы, которые принадлежали финно-угорским племенам, карелам, мещоре или веси – то действительно сложно чувствовать связь. Если вдруг и окажется, что моя бабка пришла с Балтики, действительно с местными жителями я связи не имею. Хотя дурацкое оправдание, не спорю…
И кстати, может, она звон курантов с Климентовского слушала, а не сам циферблат разглядывала?

Каждый день теперь заглядываю в приложение, не пришел ли результат ДНК-теста. Наверняка опять торкнет. Но того, чего я не знаю от бабушки, того и не узнаю. И самая, конечно, тяжелая ноша в мире звучит так: «Уже не спросишь».

Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.

Загрузка