Цивилизация
Недавно мы сидели с моим другом на прекрасной подмосковной даче. Знаете, бывают такие летние вечера, когда все хорошо — и ваши дети бегают вокруг, и мясо вкусное, и вина достаточно, и вы просто любите тех, кто вокруг вас. И что-то у нас зашел разговор о Набокове. И друг мне говорит — вот все эти эмигранты, все эти ваши Бродские, Набоковы и прочие Довлатовы получили огромный западный приз, большое преимущество, благодаря которому им и стараться-то было не нужно, а следовательно, и читать их книги нет смысла. Человек образованный, немолодой, опытный.
Я подумал — а в чем он не прав? То есть мысль-то звучит крамольно и неприемлемо, но некоторое зерно в ней есть. Конечно, русские эмигранты — и Бродский, и Довлатов, и Лимонов — все получили некоторые преимущества благодаря своему положению, благодаря определенной экзотичности и интересу к этой экзотике окружающей публики. Что не отменяет их таланта и их объективных достижений. Но уж когда речь заходит о Владимире Набокове, тут, как было в «Ревизоре» Николая Васильевича Гоголя — «как добрался до Александра Македонского, не могу вам сказать, что с ним сделалось!»
Владимир Набоков не был русским эмигрантом в сколько-нибудь отрицательном значении этого слова. Он был сыном состоятельной дворянской семьи, где было принято говорить на трех языках — русском, английском и французском. Семья была вынуждена переехать в Берлин в 1919 году, хотя до последней возможности держалась за Крым. Просто, скажем, вот есть у вас фамильные драгоценности, а их грозят изъять. И ради какого такого светлого будущего для рабочих и крестьян вы должны их отдавать? Примерно по такой причине и уехала семья Набоковых. Не было сил держаться дальше.
«Лолита» — история соблазнения девочки пожилым, но еще крепким мужчиной. Зачатки этого романа лежат в самой мощной книге Набокова «Дар». Там эту историю рассказывает персонаж откровенно омерзительный. «Лолиту» принято воспринимать именно как историю соблазнения, историю неравного и невозможного адюльтера. Но что, если посмотреть на нее как на трагическую историю ребенка?
Собственно, Набоков именно так и описывал ее в своих интервью. Это история страшного происшествия в жизни ребенка, который еще не способен осознавать себя как субъект. Он обладает сексуальностью, но еще не понимает ее. В этом-то и трагедия. Гумберт Гумберт, наделенный детской травмой — о! это модное и актуальное словосочетание — пользуется этой беззащитностью.
Владимир Набоков писал этот роман долго и трудно. Впрочем, так проходит любая значительная и значимая работа. В американских издательствах ему сразу сказали, что за подобную публикацию всех причастных посадят в тюрьму. Вот она, пуританская мораль США 1955 года. Мы не против этого благоразумия, нас скорее смущает лицемерие. Порнография в соответствующих кинотеатрах и специализированных кабинках уже разрешена, а история растленного ребенка — пока нет.
Она отзовется эхом гораздо позже, когда Ханья Янигахара в 2015 году — в год шестидесятилетия «Лолиты» — опубликует роман «Маленькая жизнь». Навязший в зубах и характерный именно этим навязыванием «детской травмы». Когда сама ткань произведения весьма посредственна, но актуальная повестка необходима для благоприятного восприятия текста публикой.
Роман Набокова же именно в этом смысле несколько извращен публикой. Хотя к этому располагает перверсивная тематика. Кроме того, роль сыграли две экранизации — Стэнли Кубрика и Эдриана Лайна. В последней, как известно, снялся Джереми Айронс. А как не сочувствовать такому обаятельному актеру? И вот в силу ряда обстоятельств, в силу того, в частности, что роман не выпустили вовремя в США, в силу того, что он был опубликован во Франции, в силу изначально предвзятого к нему отношения, в силу тех самых экранизаций, где откровенно сексуализирован и объективизирован женский (детский) образ, в силу перверсивного устройства нашего общества роман «Лолита» стал чем-то не очень приличным, чем-то почти запретным, чем-то стыдным. Хотя это всего-навсего великая русская литература. Литература, написанная на английском и потом переведенная автором на русский. Вот так бывает. Великая литература в русской культуре — это иногда «всего-навсего». Шедевр, по сути, но обыденность там, где таких шедевров тысячи. Владимир Набоков — никакой не эмигрант, потому что он из русской культуры и русского языка никогда не эмигрировал. Шах и мат.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.