Цивилизация
– Расскажите, пожалуйста, для кого вы писали книгу, как представляли себе читателя? Это взрослые, выросшие на «Денискиных рассказах», или современные молодые люди?
– Эту книгу я писал прежде всего для себя. Хотелось вспомнить дорогих мне людей – папу и маму, обеих бабушек, брата и сестру, школьных товарищей; оживить в памяти черты прошлой жизни; хотелось разобраться в отношениях прототипа (то есть меня) и персонажа (то есть Дениса Кораблева).
Но если автору что-то очень интересно, то это становится интересно и читателю. Думаю, что взрослые люди найдут здесь много знакомого, и это подтолкнет их к собственным воспоминаниям.
Одна читательница написала мне: «Я всегда считала, что давно и прочно забыла о своем детстве. Но эта книга как будто бы стряхнула пыль с моей памяти». И молодые люди, которым любопытно, как жили эти динозавры без айфонов и электросамокатов, – тоже найдут кое-что занятное и полезное. Тем более, что главное в этой книге – все-таки не особенности тогдашнего быта, а чувства, переживания героев.
– У вас много страниц уделено Москве вашего детства. А нравится ли вам современная Москва, какие есть любимые и нелюбимые места?
– Мои любимые места – это старый центр, та его часть, где я жил, где гулял и встречался с друзьями в детстве и ранней юности: переулки между Тверской и Никитской, Петровка и Каретный ряд, Триумфальная, Бульварное кольцо.
Сейчас я полюбил Юго-Запад, район вблизи Университета: там зелено, просторно и уютно. Нелюбимых мест в Москве у меня нет – она везде прекрасна, интересна и удивительно разнообразна. Одна у меня к Москве претензия – она уже сейчас слишком огромна, и продолжает быстро и мощно разрастаться.
Я всерьез опасаюсь, что лет через 10-20 в Москве и Подмосковье будет жить от четверти до трети населения России, а то и больше. Думаю, что это не нужно ни России, ни ее столице.
– В книге вы пишете, что, отвечая на вопрос о значимых игрушках, вы назвали медвежонка из «Друга детства» и самосвал из «Он живой и светится…». Таких игрушек у вас не было, но благодаря рассказам про Дениску вы в них поверили. Как вообще создавались истории, вы участвовали в этом?
– Участвовал? Бог с вами! Как это я, десятилетний мальчик, мог принимать участие в творчестве писателя, которому уже сильно за сорок? Неужели кто-то всерьез считает, что Дениска приходил из школы или со двора и рассказывал папе про свои приключения, а папа быстро их записывал? А Дениска говорил – «Вот об этом пиши подробнее, а вот это – off the record! А потом дашь мне на просмотр и утверждение». Смешно, честное слово.
Отец писал свои рассказы так, как это делает любой писатель: садился за стол, брал авторучку и придвигал к себе бумагу. То, что написано в хорошей книге, часто воспринимается как реальность – особенно если рассказ проникает в душу.
Поэтому я – как и все остальные читатели – поверил и в самосвал, которого отдали за светлячка, и в плюшевого мишку.
– Есть ли у вас любимый и нелюбимый рассказ?
– Любимых рассказов у меня несколько, самый любимый – «Девочка на шаре», еще – «Человек с голубым лицом», «Поют колеса тра-та-та», «Гусиное горло». Во всех этих рассказах есть тонкие линии отношений ребенка и взрослых. Прямо уж совсем нелюбимых рассказов нет, но есть такие, которые я считаю не самыми удачными, не хочу их называть.
– История ваших сложных отношений с книжным Дениской — не единственная. Говорят, сын Милна, прототип Кристофера Робина, тоже испытывал смешанные чувства по отношению к книге отца. Стоит ли вообще родителям писать про своих детей?
– Что вы! С Кристофером Робином – история совсем другая! Там были чувства вовсе не смешанные, а очень даже однозначные: однозначно плохие. Кристофер Робин ненавидел книгу про Винни Пуха и страшно злился на своего отца — Алана Милна.
Бедного парня задразнили приятели, они вечно подсовывали ему плюшевого мишку. А мои друзья вместе со мной весело читали книгу про Дениску. Поэтому я люблю «Денискины рассказы» и благодарен своему папе.
Я считаю, что мне очень повезло – стать прототипом главного героя любимой детской книги. Это же редчайший случай, счастливый дар.
Лет 20 назад умер героический летчик Алексей Маресьев («Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого), и я один такой остался – не персонаж «нон-фикшна», а именно герой художественной литературы.
Поэтому я с удовольствием встречаюсь со школьниками и рассказываю им об отце, о своем детстве, обо всей нашей тогдашней жизни.
Я думаю, что родители могут писать о детях, а дети – о родителях. Сестры – о братьях, невесты – о женихах и так далее. Главное, чтобы получались хорошие книги.
– Вы пишете, что отец планировал цикл рассказов о взрослеющем Дениске. Как вы думаете, на кого из литературных героев он бы был похож?
– Он не то чтобы планировал цикл, а скорее задумывался о переходе от детской темы к подростковой. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу: наверное, ни на кого. Дениска Кораблев не похож ни на Тимура с его командой, ни на Артемку или Заморыша из чудесных книг Василенко, ни на героев Льва Кассиля, Николая Носова, а также Осеевой, Забилы, Голявкина, Яковлева…
Думаю, и Денис-подросток, если бы отец был жив и написал бы о нем рассказы, – тоже был бы сам по себе. Не похожий на героев Алексина, Лиханова, Крапивина.
– Как на вас повлияла царившая с юных лет атмосфера общения с творческими людьми?
– Это общение воспитало во мне уважение к творческому труду. Я видел, как работают писатели, и у меня никогда не было вот этого, увы, весьма распространенного представления, что это какие-то полубездельники, «гуляки праздные».
Но и само знакомство с такими поэтами, прозаиками и драматургами, как Матусовский, Антокольский, Светлов, Ахмадулина; Нагибин, Трифонов, Тендряков, Токарева; Рязанов, Зорин, Львовский, Кузнецов; с такими королями эстрадной юмористики, как Масс, Бахнов, Дыховичный, Слободской, Тихвинский – пусть наши разговоры были порой мимолетными – не могло не оставить следа в памяти и душе.
Да и просто детский взгляд на Симонова и Твардовского, которые важно шествовали по тропинкам нашего дачного поселка, – тоже как-то повлиял, отпечатался.
Хотя – может быть, именно из-за знакомства с крупными писателями, из-за робости перед их талантом и славой – я стал сначала филологом, потом журналистом, и только в возрасте сильно за полсотни – стал профессиональным литератором. Почти как мой отец – он в 47, я в 57 лет.
– Как вам кажется, отличаются ли писатели той эпохи от современных?
– Да, писатели тех времен были не совсем такими, как нынче. Тогда царила некая атмосфера избранничества. Писателей, авторов публикуемых книг, было во много раз (может, в пять, а может, и в десять раз) меньше, чем сейчас. С конца 1980-х бесцензурное частное книгоиздание, а с 2000-х интернет – решительно изменили всю литературную среду в нашей стране. Я сам стал писателем благодаря Живому Журналу.
– Стали бы вы писателем, если бы выросли в семье инженеров?
– Если бы я вырос в семье инженеров – я бы, конечно, стал инженером. Но – точно говорю! – инженером выдающимся. Главным инженером важного завода. Начальником секретного КБ. Или вообще академиком по Отделению технических наук.
– Каких детских писателей вы бы назвали классиками на все времена?
– О мировой литературе судить не могу, о российской попробую. На все времена – это, конечно, гипербола. Всерьез и надолго, скажем так. Для меня это прежде всего Николай Носов. «Незнайка» – поразительно прекрасная книга. Обожаю Виктора Голявкина с его сверхкраткими и сверхсмешными рассказами. Надеюсь, что «Денискины рассказы» Виктора Драгунского будут переиздаваться еще многие годы.
– Расскажите про Мишку Слонова, в реальности – Михаила Слонима? Каким он был, дружили ли вы во взрослом возрасте?
– Мишка был чудесный. У Виктора Драгунского есть рассказ «Что любит Мишка», там он предстает в виде ужасного обжоры – и на иллюстрациях какой-то толстяк.
В жизни Мишка всегда, с детства до последнего дня, был чертовски худой, просто невесомый, и вкусными вещами не увлекался.
С Мишкой мы расстались в 1960-м, когда наши семьи – и моя, и Мишкина – переехали в новые квартиры в разных концах Москвы. Нам было по 10 лет. Виделись мы время от времени.
Потом Мишка поступил на мехмат МГУ, а я – на филфак. Иногда случайно встречались на Воробьевых горах. Но в 2000 году задружились снова.
Мишка был человеком умным, добрым, глубоким, настоящим другом. Увы, он трагически погиб 5 июня 2016 года – его сбила машина.
– Вы написали интересную вещь: «Денис Кораблев был хорош еще и тем, что был душевно здоров. При всей своей лиричности и тонкости он не был невротиком… Но у него не было затаенных обид, комплексов, страхов, расчесываемых ранок, навязчивостей и ритуалов». Как вы думаете, бывают ли такие дети или это тоска взрослых по безоблачному детству?
– Конечно, дети такие бывают, но довольно редко. Потому что «безоблачное детство» – это фантазия усталых взрослых. В детстве у человека масса проблем. Книжный Дениска с помощью любящих родителей сумел эти проблемы решить – наверное, поэтому его любит уже четвертое поколение читателей.
– О чем будет вторая часть вашей книги?
– Как и обещано – о моей студенческой жизни. Хотя сейчас мне кажется, что в первой части я написал от силы половину того, что со мной было в детстве и отрочестве. Может быть, напишу еще страниц 500 под названием «Дополнения и уточнения к первому тому».