Цивилизация
«Оставаться было невозможно»
43-летний Рене Фет на протяжении десяти лет работал в проекте GayRussia: занимался защитой прав ЛГБТ-сообщества и устраивал в России гей-парады. В 2015 году он получил политическое убежище в Люксембурге.
«В России я был активистом, меня преследовали российские власти. Я срочно уехал после последнего московского прайда в 2015 году, который был организован GayRussia. Трое участников тогда получили 10 суток ареста», — говорит правозащитник.
Со своей будущей супругой, Ириной Шипитько, Рене познакомился в 2004 году: они встретились в гей-клубе в Сочи. На тот момент Рене идентифицировал себя как девушку. В 2009 году пара подала заявление в Тверской ЗАГС — девушки хотели добиться признания однополых браков в России.
«Мы сейчас официально зарегистрированы в браке, но в отношениях уже не состоим. В общей сложности мы были вместе пять лет: у нас была любовь, настоящая семья, мы хотели детей. На тот момент мы стали первой лесби-парой, которая пыталась зарегистрировать брак в России — мы хотели, чтобы соблюдались наши права», — объясняет Рене.
Тверской ЗАГС не зарегистрировал отношения, сославшись на Семейный кодекс РФ, в котором брак определяется как союз между мужчиной и женщиной. Получив письменный отказ, пара обратилась в Тверской суд и далее – в высшие инстанции. Впоследствии документы были поданы в ЕСПЧ, и спустя 10 лет суд рассмотрел дело и призвал Россию узаконить их отношения.
«Это действительно историческое решение, но будет ли оно исполнено юридически – неизвестно. Хотя я уверен, что через 20-40 лет придет новое поколение. А оно совсем другое – у них новые ценности, они живут в интернете, они абсолютно толерантны к любым вещам. Я думаю, что ситуация с гомофобией разрешится — это только вопрос времени», — рассуждает Рене.
С Ириной они поженились в Торонто в 2009 году — брак все еще сохраняется, но в отношениях пара уже не состоит. Рене продолжает свою правозащитную деятельность в Европе: здесь он чувствует себя свободнее и комфортнее.
«Все хорошо сложилось: учу языки, так как Люксембург — мультиязычная страна. Помимо этого, я работаю в Amnesty International Luxembourg и тоже защищаю права ЛГБТ, так как дискриминация есть везде.
Сейчас я наслаждаюсь свободой, наслаждаюсь тем, кто я есть. Я могу быть трансгендером, геем, лесбиянкой – кем угодно. Я много путешествую по Европе, у меня много друзей. В общем, я очень счастлив!» — делится Рене.
Активист признается, что не скучает по родине, так как там он не может реализовать себя в мужском гендере. Хотя он и тоскует по друзьям, оставшимся в России, возвращаться не планирует.
«Я всегда ощущал себя вне женского гендера, но в России это было всегда сложно и непонятно. Вернуться обратно я бы не хотел – только если увидеть маму, но она благополучно приезжает ко мне. Вернуться, чтобы там жить – никогда! Тоски по родине у меня нет, а если она и появляется, то с каждым годом все с меньшей силой», — отмечает Рене.
«Мы — часть того же общества»
29-летяняя Ильмира Шайхразнова познакомилась со своей бывшей девушкой в Липецкой области через общего знакомого, с которым она проводила один из первых пикетов в поддержку ЛГБТ-сообщества. Спустя три года девушки решили узаконить свои отношения – и в 2012 году во время гей-парада в Санкт-Петербурге подали заявление в ЗАГС.
«Это была идея моего друга — мы решили отметить определенную дату моих с девушкой отношений. Тогда мы были вместе уже долгое время. То есть это были реальные отношения, а не фикция», — рассказывает Шайхразнова.
По ее словам, своим поступком они также хотели показать, что гомосексуальные пары ничем не отличаются от гетеросексуальных.
«Я не вижу разницы между гетеросексуальными отношениями и гомосексуальными. Могут быть своеобразные тонкости, но мы все люди и мы все совершаем ошибки. Мы расстаемся, у нас появляются дети. Я пыталась показать, что мы не отличаемся от других, мы не просим каких-то новых уникальных прав, которых нет у гетеросексуальных людей. Просто мы такие и мы — часть того же общества», — объсняет Ильмира.
После неудачной попытки регистрации брака ей начали поступать угрозы физической расправой как в соцсетях, так и в реальной жизни.
«Мне постоянно говорили: «Ты — не член общества», «Ты — второсортный человек». Я не боялась, что меня убьют, скорее был страх, что меня покалечат и я стану инвалидом. Поэтому я покинула Россию в 2015 году и попросила политического убежища в Германии», — продолжает девушка.
После ее переезда пара распалась — девушки в настоящее время не общаются. Ильмира учится на программиста и в скором времени планирует поступать в магистратуру по этому направлению. Несмотря на то что в прошлом она пыталась устраивать гей-парады и защищать права ЛГБТ-сообщества, сейчас связывать жизнь с политикой не хочет.
«В прошлом году я помогала организовывать гей-парад во Франкфурте. У нас было такое место, где мы предлагали выставку с фотографиями женщин – это была своеобразная профеминистская кампания. Я вообще в принципе никогда не планировала свою жизнь связывать с политикой, юриспруденцией. Я продолжаю учебу и работаю сейчас программистом в Германии, а в следующем году планирую переехать в другую европейскую страну, так как там больше научных возможностей по моему направлению», — говорит Ильмира.
Девушка признается, что не собирается возвращаться в Россию, так как не хочет снова ощущать неприятие со стороны общества:
«Почему я должна себя как-то ограничивать, если мне нравятся девушки? Если я нахожу девушку привлекательной, почему я не могу с ней встречаться? Я не планирую приезжать в Россию прежде всего из-за того, что не хочу быть второсортным человеком. Почему я должна приезжать и пытаться как-то развиваться, что-то привносить новое, когда я просто не считаюсь здесь человеком?
Я бы не сказала, что Россия настолько привлекательная страна, чтобы по ней скучать».
При этом Ильмира убеждена, что в ближайшее время Россия станет более толерантной по отношению к ЛГБТ-сообществу — это вопрос времени и смены поколений.
«Вообще проблема гомофобии, откровенной неприязни и ненависти к ЛГБТ появились буквально 10 лет назад. Раньше не было такой политической повестки и не было причин для этого. Я помню еще те времена, когда это, может, и казалось чем-то новым и непонятным, но прямой агрессии не вызывало. Думаю, это уйдет быстро, когда придет новое поколение», — заключает она.
