Цивилизация
— Арбузов, Розов, Володин, Вампилов — этих советских драматургов часто ставят в современных театрах, их пьесы не теряют актуальности. Как считаете, почему?
— Я не знаю, как так получилось, но здесь (в театре имени Маяковского — прим. ред.) пьесы советского периода очень хорошо звучат; думаю, театр к этому располагает. Мне кажется, дело еще и в тексте: когда он настоящий, подлинный, то проживет десятки, сотни лет. Все остальное забудется, а эти пьесы будут жить.
— Бывало ли такое, что пьеса про какую-то давно прошедшую жизнь вдруг открывалась Вам по-новому?
— Многое зависит от режиссера. Он предлагает: «Давайте мы посмотрим на эту пьесу вот с этой стороны». Тебе может показаться, что пьеса на самом деле про другое, а потом посмотришь повнимательнее и понимаешь: оказывается, про это. Пьесы советских авторов, которых вы упоминали, можно очень по-разному открывать, с разных ракурсов, и иногда они раскрываются очень неожиданным образом.
— Например?
— В спектакле «Счастливые дни несчастливого человека» Юрий Владимирович Иоффе постоянно ломал наше восприятие сцен. Мы читали пьесу и были уверены в своей правоте, но он переворачивал эти очевидные вещи, которые вдруг стали получать такой невероятный объем.
Например, есть сцена, в которой моего героя разоблачают, обвиняют. Ему говорят, что он — предатель, из-за которого сошлют в Сибирь его педагога. Мне казалось, что герой охвачен подавляющим чувством вины. А Юрий Владимирович сказал: «Не должно быть здесь никакого чувства вины, должно быть чувство, будто с души упал груз». Это потрясающий перевертыш: всем понятно, что он отчаялся, но как он это проявляет!
— Как Вам в целом работалось с Юрием Иоффе?
— Честно говоря, когда он мне позвонил и предложил роль, я хотел отказаться. Думал, что не сойдемся. Но мне посоветовали всё же попробовать, почитать вместе с режиссером пьесу. Мы приступили, и я понял, что это то, чего мне как раз не хватало. Юрий Владимирович — суперпрофессионал. Он знает ответ на любой вопрос, проживает все за каждого персонажа. Для каждого у него есть своя личная история. Он может рассказывать в лицах, вставать, прыгать, делать сальто, кричать, — и ты будешь зачарованно за ним наблюдать. В тебя это постепенно откладывается, и когда ты играешь эту сцену, уже сам проживаешь эти эмоции.
— А какая драматургия Вам ближе: советская или современная?
— Ближе классическая — русская, французская, английская. Очень люблю Мольера, Шекспира, Чехова. Про СССР я не так много знаю, жизнь и образ мышления советских людей мне не очень близки. Возможно, поэтому в своих советских персонажах иногда я кажусь себе карикатурным.
«Главное — не улыбайся»
— Среди спектаклей репертуара, в которых Вы играете, есть один, который можно назвать экспериментальным. «Новаторы» — отчасти документальная постановка, основанная на биографиях первых программистов. Сложно было?
— Да. «Новаторы», пожалуй, самый сложный в исполнении спектакль для меня. Думаю, и для остальных ребят. Трудно технически, из-за обилия монологов, персонажей и сложности партитуры. Здесь очень важно работать как по нотам. Когда ты играешь фальшивую «ноту», она не срабатывает. Ты можешь забыть слово, но если сделаешь не ту интонацию, не тот поворот — будет не так классно. В других спектаклях, конечно, тоже необходимо соблюдать партитуру, но в «Новаторах» это особенно важно.
— Вы играете Эдди в спектакле «Изгнание / Мой друг Фредди Меркьюри». Каково было погружаться в эту историю?
— Это первый спектакль, который я играл в Театре Маяковского. До моего прихода его играли год или два, меня уже потом ввели. Сначала я прочитал пьесу полностью — она огромная, для постановки на самом деле много вырезали, и посмотрел видео «моих» кусочков. Помню первую репетицию, когда пришел Вячеслав Ковалев, который играет главную роль, Бена. Я про него, великого и ужасного, лауреата «Золотой Маски», еще до поступления в театр читал, — и тут он собственной персоной.
— Он помогал, поддерживал?
— Да. Он потрясающий партнер, музыкальный, реактивный, чуткий, очень помог мне. Они вместе с Миндагуасом Карбаускисом провели меня по лабиринтам сложного четырехчасового спектакля. Сейчас «Мой друг Фредди Меркьюри» — один из моих любимых спектаклей, он как рок-концерт.
— Какой из героев, сыгранных Вами, наиболее близок Вам?
— Недавно меня ввели в «Московский хор». Моему персонажу 40 лет, он военный в отставке, бросил жену с двумя детьми, переехал к другой женщине. Сложная судьба. Невеселый человек. Мне это очень понравилось, потому что обычно я играю смешных людей, но одно и то же амплуа начинает надоедать. Я хотел сыграть серьезного человека. А тут мне сказали: «Илья, главное — не улыбайся». Я подумал: «Вау, первая моя роль, где мне не надо улыбаться!»
— Как Вы настраиваетесь перед выходом на сцену?
— У меня есть определенные ритуалы, которые я совершаю перед каждым спектаклем. Это даже скорее последовательность действий, которая настраивает меня на того или иного персонажа: я проверяю реквизит. Или перед показом «Как важно быть серьезным» расставляю за кулисами в определенных точках стаканчики с водой. Обязательно делаю речевую разминку, даже если у меня мало текста. Если я этого не сделаю, то мне будет как-то неспокойно. В «Изгнании» у нас есть сложные декорации, я проверяю и их тоже. На самом деле иногда меня ругают реквизиторы: «Что ты все время проверяешь? Не доверяешь?» Но дело же не в этом! Настраиваюсь. Мне просто нужно, чтобы я точно знал, что все хорошо.
«О карьере экономиста не хотел слышать»
— В труппе театра Вы с 2018 года. Как Вас приняли? Старшие коллеги помогали?
— Когда мы учились на старших курсах, ходили такие мифы, что в театрах всегда есть мэтры, которым молодежь не очень нравится. Я был настроен так: приду, а со мной даже считаться никто не будет. А оказалось совсем наоборот: старшее поколение оказывает колоссальную поддержку, у них есть, чему поучиться. И все — невероятно тактичные. Например, после спектакля могут спросить, хочу ли я услышать их мнение или совет. Большое везение — оказаться в таком коллективе.
— А есть ли у Вас кумиры среди отечественных артистов? Кого можете назвать образцом для подражания?
— Сергея Юрского, Андрея Миронова, Иннокентия Смоктуновского, Константина Райкина. Для меня это профессионалы в высшей степени. Их высота недостижима.
— Но стать актером в детстве Вы, видимо, не хотели? Первое образование у Вас экономическое.
— Я изначально после школы хотел пойти в артисты. Не очень представлял, как переехать, допустим, в столицу. Я родился и вырос в городе Миасс Челябинской области. Из самых близких вузов — Челябинский государственный институт культуры, но думал, если и пытаться поступать в театральные, то в самые крупные. Я не знал, что делать. А потом решил, что нужно вообще уехать из страны и попробовать себя на другом поприще. Мне исполнилось 18 лет, я поступил на факультет мировой экономики и уехал на полгода в США по программе Work and Travel USA. Это просто перевернуло мое сознание! Я же до этого вообще никогда за границу не выезжал.
А потом я вернулся. В Южно-Уральском государственном университете, где я учился, была студия-театр «Манекен». Я провел там несколько лет. Даже зарабатывал деньги: мы ездили с детскими спектаклями, устраивали разные мероприятия. В общем, творческая жизнь настолько меня захватила, что о карьере экономиста я уже не хотел слышать. Затем решил поступать в ГИТИС. И вот я здесь.
— Почему Вы вернулись? В США же тоже можно учиться актерскому мастерству.
— Когда-то я серьезно думал о переезде. Единственное, что меня удержало в России, — это театр. Думаю, у нас один из сильнейших театров в мире. Кино — нет, театр — да.