Опасность «большой сделки»

Несколько дней назад газета Wall Street Journal сообщила со ссылкой на источник в администрации президента США, что Вашингтон попробует вбить клин между Россией и Ираном. Это известие вызвало волну рассуждений о том, что Соединенные Штаты могут предложить Москве за то, чтобы она отдалилась от ряда партнеров.

Помимо Тегерана, естественно, упоминается Пекин, эти две столицы составляют «направление главного удара» для Дональда Трампа и его единомышленников.

Тема «большой сделки» или серии сделок между США и Россией, в результате чего возникнет новая конфигурация не только между ними, но и на мировой арене вообще, на слуху. Способствовала этому риторика самого Трампа, который постоянно подчеркивает свое бизнес-происхождение и готовность заключать «более выгодные сделки», чем Обама и вообще кто бы то ни было.

Насколько «торгово-закупочный» подход применим к столь сложной сфере, как международные отношения, вопрос отдельный. Любимая его адептами Ялта (договоренности союзников после победы над Германией и Японией) — случай если и не уникальный, то сейчас точно неприменимый.

Достаточно линейные размены с распределением зон влияния стали тогда возможны благодаря тому, что эти самые сферы в целом были уже зафиксированы силой оружия в ходе жестокой мировой войны. Наличие баланса сил и четко очерченного ареала соперничества (Европа и примыкающие к ней территории, наподобие Ирана) позволяли сделать разговор весьма предметным. За пределами пространства боевых действий сделка уже не действовала, что и предопределило острое соперничество по всему остальному миру в 1950–1980-е годы, переходящее временами в опосредованные столкновения.

Сейчас подобные условия отсутствуют, соответственно пресловутая сделка, если она и возможна, будет представлять собой не лобовой раздел и обмен интересов, а нечто подобное нелюбимой нынче обеими сторонами обамовской перезагрузке. Последняя, если убрать словесную канитель, представляла собой модель пакетной увязки нескольких тем, не относящихся друг к другу напрямую, которые имели разный вес для каждой из сторон. Стержнем служила договоренность о сокращении ядерных вооружений, а на него уже нанизывались Иран (санкции), ПРО (приостановка размещения в Европе), членство России в ВТО и неформальное согласие администрации США снизить активность на постсоветском пространстве.

Примечательно, что Трамп, решительно отметающий все, что делал его предшественник, особенно во внешней политике, и в частности на российском направлении, недавно то ли инстинктивно, то ли просто наобум заговорил о воспроизводстве той же модели.

В интервью лондонской «Таймс» он внезапно предположил, что снятие санкций можно увязать с продолжением процесса ядерного разоружения. Бессмысленность такой постановки вопроса понятна любому специалисту в международных отношениях (санкции против российских лиц и экономических субъектов, которые американский конгресс готов вводить бесконечно, и тема глобальной стратегической стабильности — просто не сопоставимые по весу категории), однако характерно, что Трамп снова заговорил о такой схеме.

Одним из эффектов перезагрузки 2010–2011 годов стал кризис в отношениях России и Ирана. В Тегеране до сих пор с острой обидой напоминают всякому российскому визитеру, что Москва тогда не только поддержала жесткие санкции, введенные ООН, но фактически присоединилась и к односторонним мерам Вашингтона, отказавшись от поставки системы С-300. Но дело даже не в этом, а в ощущении, что Иран стал (по его мнению, в очередной раз) разменной монетой российско-американского торга.

Здесь кроется основная проблема, связанная с дискуссиями вокруг «большой сделки».

Среди незападных партнеров России присутствует мнение, что Москва, несмотря на все зигзаги и обострения, остается в своей политике исключительно западоцентричной.

Иными словами, сближение и взаимодействие с Ираном, Китаем, Индией для России не самоценно, а инструментально и является способом воздействия на Запад или направления туда каких-то сигналов. Но как только Кремлю удается привлечь серьезное внимание европейских и особенно американских собеседников, они моментально становятся приоритетными за счет интереса к не Западу.

Насколько такая трактовка правомерна и справедлива, можно спорить. Однако повышенную чувствительность к отношениям с Западом, которая временами превращается просто-таки в одержимость им (то в плане желания слиться в объятиях, то, наоборот, в конфронтационном задоре), трудно отрицать. Как минимум последние два с лишним века западоцентризм служит определяющим фактором российской политики. После распада СССР Россия сначала резко рванула штурвал в западном направлении, искренне полагая, что остальное вторично, а потом долго боролась за свое признание США и Европой же равноправным и значимым игроком. Это окончательно сформировало описанный выше имидж страны, для которой солнце встает на Западе.

За последние пару лет, особенно с 2014 года, это восприятие стало корректироваться — слишком уж решительно Москва пошла против западной линии в Восточной Европе и на Ближнем Востоке.

Однако явление Трампа вновь возродило старые подозрения — сейчас, мол, русские договорятся с американцами за счет нас.

Наверное, было бы и вправду лестно вернуться в мир второй половины ХХ века, когда Москва и Вашингтон были в силах практически на двоих вершить мировые дела. Однако развернуть время назад не получится. И Россия — не Советский Союз, и даже США, кажется, осознали тяжелое перенапряжение и начинают сами отходить от идеи глобального доминирования.

Лобовая попытка «большой сделки» с Соединенными Штатами не только не приведет к четкому и ясному разграничению (оно объективно невозможно), но и грозит фатально подорвать репутацию России в глазах партнеров, роль которых на международной арене в целом повышается. Это не говоря уже о том, что, заключая любые «сделки» с президентом, против которого настроен чуть ли не весь истеблишмент и половина общества, надо отдавать себе отчет в крайней шаткости договоренностей.

Из вышеизложенного не следует, что с новой администрацией не нужно всерьез искать точки соприкосновения и интересы, которые можно сочетать или разменять. Это необходимое условие выхода из тупика, в котором оказались российско-американские отношения, а такой тупик сужает общие возможности России на мировой арене. И, конечно, никто не отменял правила про яйца и корзины: и Китай, и Индия, и Иран, и прочие незападные собеседники Москвы сами стараются максимально диверсифицировать свои отношения, в том числе и за счет укрепления связей с США.

Вообще, всегда полезно напомнить даже самому важному партнеру, что на нем свет клином не сошелся. Однако

дискуссии о том, что Россия может о чем-то договориться с Соединенными Штатами, отодвинув на задний план тех, с кем за последние годы удалось существенно повысить уровень доверия, не ведут ни к чему, кроме ослабления позиций и на Востоке, и на Западе.

Нет ничего хуже, чем метаться. Трампы приходят и уходят, а репутация остается.