Охранители времени

Президент Дмитрий Медведев был, в сущности, проектом по продлению власти президента Владимира Путина. Приятная либеральному уху риторика, небрутальность, внешняя и сущностная, приближение разумных и толковых людей — все это было нехитрым, но вполне эффективным ходом по приданию человеческого лица бессменному режиму. Грузинскую войну можно было легко списать на «ястребов» с обеих сторон. Думающая часть общества, от которой власть, как правило, ждет неприятностей, присматривалась и принюхивалась к ДАМу, была готова к обольщению. Многие поверили, что это всерьез, многие — что это не на один срок. И были жестоко разочарованы, когда игра стала понятной и Медведев объявил о возвращении Путина. Поэтому так и всколыхнулось в том историческом предвыборном сентябре.

Сейчас власть делает, по сути, то же самое. Она подыгрывает тому же думающему, а также более категоричному молодеющему электорату, за которым будущее, но не завтра, не завтра еще. Она продлевает срок Путину, снимая напряжение, которое ей сложно не замечать, тем более что над повышением его градуса она же сама изрядно и поработала.

Идет на уступки в ряде крупных городов, где и сосредоточен российский протест, играет в почти честные выборы, лениво кошмарит новых лидеров. Причем более или менее разумных и неотмороженных. Удальцова придерживают под домашним арестом, Навальному дают шанс и отпускают. И Навальный вполне ответственно не зовет на баррикады. И Ройзман не бросает перчатку Путину.

Другой вопрос, что такая игра более рискованна и менее предсказуема, если она ведется без предварительных договоренностей, как это было между двумя старыми знакомыми в 2008-м. Без малого 30% с первой попытки у Навального и немногим более 30% у Ройзмана стали неожиданностью и серьезным сигналом для страны вне зависимости от того, кто где победил, а кто — нет. Не помню уже, в каком исследовании я читала, что 30% протестного электората способны пошатнуть режим в стране. Этот процент пока вряд ли можно экстраполировать на всю страну, но это не сильное успокоение для тех, кто решил для себя, что пришел навсегда. Говорят, власть хотела пересчитать тех, кто с ней. Но и люди, которые не с ней, хотели посчитаться. Тут интересы совпадали. Но те, кому из кремлевских окон происходящее виделось или видится разрешенной ими же детской возней в песочнице, проиграли 30%, а те, кому разрешили считалку, их выиграли.

Почти 30% по столице за молодого парня, вчера вышедшего к избирателям из виртуала, при первом же приближении к честному голосованию и подсчету голосов — это очень серьезная травма для системы, крепчавшей всеми возможными способами 13 последних лет.

Речь в конечном итоге — о следующих думских и президентских выборах. Всегда и сейчас речь об этом. О сохранении власти. О сохранении Путина. Но если на втором году третьего срока Путина некоторые крупные города, в том числе столица, электорально ведут себя так, как ведут, то где гарантия, что за оставшийся до 2018 года срок ситуация не сдвинется еще ощутимее в пользу оппозиции?

Я говорю прежде всего о той оппозиции, которая вышла из подполья, готова к публичным действиям, в том числе идти на выборы, то есть играть по правилам. Пока, во всяком случае. Тем более что у этой оппозиции появляются лидеры. И совсем не игрушечные. Навальный, в частности, конечно, не лидер интеллектуалов, коих власть считает несущественным меньшинством чистоплюев. Он лидер гораздо более широкой аудитории, которая видит его силу как раз там и в том, что заставляет сомневаться в нем «чистоплюев».

Вопрос: поиграв в честные выборы и пересчитав нелояльных себе, а затем умножив их (условно умножив) на количество оставшихся лет до следующего подтверждения легитимности президента Путина, какие выводы сделала власть? К концу третьего срока Путину будет 66, к концу четвертого — 72. А снизу напирают помоложе, которым тоже надо уступить дорогу. И не список Форбса, давно и подробно связанный с властью.

Молодые, начинающие, непуганые вопреки всем попыткам испугать, готовые брать на себя ответственность, не желающие отдавать политику тем, кому разрешено официально, имеющие собственное представление о нуждах страны и ее будущем — другие, более или менее горячие, более или менее разумные, более или менее терпеливые. За пять лет, отделяющие нас от следующих президентских выборов, 18-летние станут 23-летними, а 23-летние — 28-летними. Это огромная разница в этом возрасте. Те, кто сегодня бегал волонтером, оперятся и станут политически активными взрослыми людьми.

Кстати, увеличение президентского срока, на мой взгляд, может сыграть с властью злую шутку. Судя по тому, как быстро в буквальном и переносном смысле подрастает граждански активный электорат, при четырехлетнем цикле обеспечить себе более или менее безболезненное продление присутствия в Кремле на восемь лет (два срока по четыре года) было бы проще. Вряд ли авторы поправки к Конституции, выписывающие Путину дополнительные два года внутри одного срока, думали о том, что столько же дополнительных лет они выписывают и своим противникам. Они и противников-то тогда не видели.

Все произошло очень быстро. И нет оснований считать, что темпы перемен в общественном сознании почему-либо замедлятся, как в случае спокойного развития событий, так и в случае репрессий. Время, очевидно, работает на противников и создает дополнительные сложности для мастеров удержания власти.

Можно ли, поиграв в некое приближение к демократии, позднее со смешком от этого отмахнуться и жить так, как жили 13 лет, и выбирать так, как выбирали на предыдущих выборах?

Медведева держали до последнего, и, в сущности, он удерживал собой равновесие в обществе, как показали дальнейшие события. На этой медведевской паузе Путин стремительно и неожиданно для многих вернулся в президентское кресло, спровоцировав столь же стремительный и спонтанный всплеск уличных эмоций. Путин предпочел пустые улицы. Ему было не с кем разговаривать, он делал вид, что не понимает, кто они, зачем выходят и что им надо. С тех пор за какой-то год та же улица у него под окнами превратилась во вполне легитимный 30-процентный электорат. Причем не абстрактно против, но понятно, за что и кого.

Я не считаю, что власть не может наплевать на все и сделать свои выводы из проведенного эксперимента: посадить Навального, административно задушить Ройзмана, осудить на серьезные сроки по «болотному делу» и напринимать еще кучу нечеловеческих законов. Может все. И не думаю, что кто-то или что-то пока в силах ей помешать. Но это называется словом «душить» и повышением риска адекватного сопротивления и нестабильности внутри системы, которая прямо наоборот собирается стабильно существовать срок за сроком, по крайней мере, до исчерпания природных ресурсов или серьезного падения цен на них.

Я не считаю, что власть не может экспериментировать и дальше. Может, если уверена, что все под контролем — было, есть и останется. Не очень понимаю, как в этом можно быть абсолютно уверенным, но… Может быть, ощутимое нежелание потрясений, майданов и прочих радостей активного сопротивления, что прочитывается практически в каждом публичном высказывании наиболее ярких сторонников Навального, например, придает ей эту уверенность.

Проблема в том, что, какую бы стратегию ни выбрала власть, она будет направлена на одно — сохранение нынешнего статус-кво в Кремле. До и после 2018-го. И в этом и есть порок созданной системы. Несмотря на все выразительные примеры внешнего мира, к чему это приводит, порок есть порок, от него не отказаться. В истории можно пересчитать по пальцам тех авторитарных лидеров, которые смогли преодолеть порочную привязанность к власти. Меня уверяют, что власть способна на трансформацию системы сверху. И в качестве примера приводят, в частности, недавние выборы. Но Собянин тут же после этих выборов заявляет, что не собирается в президенты, а его окружение рассказывает, что слишком удачное выступление Собянина на этих выборах могло бы создать для него ненужные риски с учетом не слишком удачных результатов Путина по Москве на президентских выборах.

Власть маневрирует, и уж лучше это, чем тупое завинчивание гаек. Но следует отдавать себе отчет, что вся игра идет под Путина. Страна, конечно, заинтересована в сменяемости власти, но власть — нет.

Некоторая видимость нормализации политических процедур, которую мы наблюдаем, играет ту же роль для сохранения равновесия в обществе, которую до этого сыграл в свой единственный президентский срок Дмитрий Медведев. И имеет ту же цель. Но есть и существенная разница (хотя все время появляются намеки, что ее нет). Между Путиным и Медведевым была договоренность, которую Медведев явно не позволил себе нарушить. Возможна ли аналогичная договоренность между Путиным (или его людьми) и оппозицией? Медведев четыре года соблюдал правила тандема и сохранил верность Путину. Можно ли быть уверенным, что на протяжении оставшихся пяти лет оппозиция будет играть по предложенным правилам? И даже если так, можно ли сегодня спрогнозировать дальний результат, если, как выяснилось, и с ближним у нас не очень? Можно ли остановить естественный процесс разочарования людей в действующей столь долго власти и избавиться от обаяния надежды на власть новую, молодую и незнакомую? Можно ли, наконец, не на взлете, а уже на спаде собственной популярности быть уверенным, что, начав политическую игру, ты точно станешь победителем?

Можно лишь при заранее известном результате, то есть при договорной игре. Как это было в 2008–2012 годах. Но для того, чтобы такой финт сработал, нужно быть на сто процентов уверенным в лояльности второй стороны. В противном случае возможны сюрпризы.