Цивилизация
— Вы уже раньше работали с ТНТ над «Нашей Рашей». Изменился ли телеканал с тех времен? Каково было вновь вернуться к сотрудничеству?
— Обе мои работы на ТНТ были связаны с одним и тем же продюсером и автором — это Семен Слепаков. Он меня пригласил в «Нашу Рашу», которая была очень успешной, интересной и здорово написанной. И я тогда пошел ее делать, в далеком, по-моему, 2007-м или 2008-м…
И вот, спустя десять лет Семен опять предложил мне совместную работу, позвал меня режиссером на этот проект — уже кинопроект. Объясню, почему для меня это кинопроект. Потому что это эволюция Семена вместе с каналом. Потому что ТНТ и безотносительно меня производил разные сериалы.
Единственное, что формата такого не было, полнометражного. 70 минут — это новый формат, который возник у нас на проекте. Это связано с тем, что истории, которые рассказываются в каждой серии, являются полноценными вот такими фильмами. И резать их, исходя из хронометража в 24 или 48 минут, было неправильно. Потому что истории начали бы меняться, структура бы посыпалась. А так получилось, что Семен и его соавтор Максим [Туханин] сделали каждый эпизод как отдельную законченную историю.
Поэтому, если возвращаться к каналу ТНТ, то канал, конечно, эволюционировал очень сильно. Если раньше средства вкладывались в истории комедийного жанра, понятного — вроде Comedy Club и, собственно, ситкомов, в которые я пришел работать, — то со временем канал стал разворачиваться в сторону полнометражных сериальных проектов.
У нас разброс жанров: от драмы до комедии. Героям нужно больше времени для проживания, больше времени для проявления их взаимоотношений. На это канал раньше не шел. То есть, это в чистом виде были ситкомы, где закадровым смехом зрителю четко намекали, где смеяться, а где нужно передохнуть и что-то сделать.
— Вытекает как раз вопрос. На Западе, особенно в США, как раз очень многие и серьезные режиссеры, и серьезные актеры идут в сериалы. Может быть, не уходят полностью, но параллельно с художественными фильмами работают на телевидении. Как в России с этим обстоит, мы только начинаем?
— Только начинаем. Потому что такого уровня сериалов у нас, на ТНТ, не было. Очень хороший вопрос. Потому что «Домашний арест» снят с киношным подходом.
— Абсолютно, да. Во всех отношениях.
— А это дополнительные средства, дополнительное время. Потому что это не то мыло, которое закупали в невероятных количествах на заре телевидения, — и не те лекала, которые были с этого мыла потом скроены. Включаешь камеру — и она поливает, льет, на манер воды из шланга. В кино у нас это называется полив, вода течет – съемка идет. Cейчас это все по-другому. И очень хорошо, что так происходит. Потому что в современном мире, в 21-м веке, понятие кино изменилось. Современное кино ассоциируется с блокбастерами, а это значит, что кино стало динамичным, сверхбыстрым процессом, я говорю про количество склеек в сцене и про количество кадров в целом. Оно стало зрелищным и суперкомпьютерным, полностью под спецэффектами. Это большие деньги.
Там нет места полноценному развитию драмы и мелодрамы. Настоящая история — она может быть любой, драматической или какой угодно, — для того, чтобы ее рассказать, чтобы зритель переживал, как раньше в кино, требуется время и подключение. То сегментарное выстраивание контакта со зрителем, которое сегодня происходит в кино, утрачивает свое взаимодействие. Думающему зрителю нужно больше времени.
Есть спектакль, он идет полтора часа — некоторые по три, с антрактом. Для того, чтобы прожить какое-то состояние, страх, любовь, ненависть, предательство, человек должен это пережить. Это не ускоряется никак. Мы, люди, меняемся, потому что время меняется. Но эти вещи незыблемы. Мы не можем себя перепрошить и быстро заплакать, быстро пропереживать. Поэтому на мой взгляд, человеческая история уходит на телевидение, там больше экранного времени.
Поэтому телевидению, в том виде, в котором оно есть, нужно меняться, нужно вкладывать деньги, вкладывать в актеров, покупать хорошие истории — либо доставать классику и с этим работать.
Зритель хочет и экстра кино в виде блокбастеров, и драму, и комедию которую эти самые блокбастеры вытесняют — и хочет это получить на очень серьезном и профессиональном уровне. Он хочет получить актерскую игру и профессиональную съемку. Многие руководители каналов об этом задумываются — для того, чтобы конкурировать, им нужно об этом задумываться.
— Понятно. А вот работа именно над этим сериалом с новым подходом сильно отличалась от работы над художественным кино?
— Нет, я думаю, что по технологии, по производству различий нет. Просто здесь стояли задачи вот в эти сжатые сроки все это сделать. То есть, это были условия эмоционально сложные, нервные. У нас очень нервное кино в стране. Производство связано с количеством потраченной энергии. «Домашний арест» снят абсолютно как кино. Я пришел на проект, уже когда он был под парами, корабль уже шел, двигатели были запущены. И я понимал как постановщик, что времени для того, чтобы это сделать, очень мало. Я сказал Семену: «Ты должен пообещать мне — если я берусь в эти сроки это делать, ты должен все время быть со мной. Я знаю, что у тебя куча проектов, куча других дел. Но ты должен понимать, что для того, чтобы это осуществить, тебе нужно почти 24 часа быть со мной.
На любой вопрос, который у меня есть, по любой причине, по костюмам, по персонажам, по героям, по любой сфере, ты должен мне всегда дать ответ. Вот, если ты готов все свои дела отодвинуть, перенести, то тогда мы это сделаем». Он сказал: «Да, я готов».
И он всегда был на съемочной площадке, и во время подготовки. И всегда у него был ответ, что очень важно, — по любой сцене. А держать в голове 12 полнометражных фильмов — это невероятно. Вы знаете, как снимается кино или сериал? Сейчас первая сцена, затем 101-я, потом 725-я и 344-я, а это разные костюмы, разный грим, свет, реквизит. И вот это надо все совместить, чтобы не было киноляпов, за которые так любят всех гонять, когда актер вышел из комнаты в красном свитере, а на кухню зашел уже в зеленом. Но киноляп — это ладно, ляпы-то мы переживем, как-то без них справились. Но как из одной сцены перенести в другую эмоциональное состояние актера, а как он перешел в это состояние... В кино относительно проще, всего-то 90-100 минут. [А здесь] 12 серий по 70 минут. Примерно семь-восемь полнометражных фильмов я снял за этот период. Это невероятный опыт, это интересно — какой-то такой вызов. Это некий такой поход, как на подводной лодке, — это плавание, экспедиция.
— Касательно самой истории и фильма. На поверхности он комедийный…
— Да.
— Но вот буквально поскрести — и там уже очень много всего затронуто. «Домашний арест» выглядит довольно смелым проектом для федерального канала — во всяком случае, я больше нигде не встречал героев-белоленточников, которые открыто говорили бы про ситуацию с Крымом. Вы удивились, что такой материал у нас появился сейчас, в 2018 году?
— Нет, я не был удивлен, что он появился. Потому что этот материал — он так или иначе существует. У меня нет фейсбука, но я знаю, что в информационном поле, в котором мы все находимся, это есть. И, так или иначе, мы каждый день в этом участвуем. Поэтому возникновение такого материала было вопросом времени.
Я не вижу тут чего-то революционного или новаторского. Это должно было возникнуть. И то, что Семен так сумел это перенести, придать этому художественный смысл — это дорогого стоит, это большой талант. Когда меня приглашают режиссером и я читаю сценарий, я не соизмеряю это в политическом или каком-то другом контексте.
Есть мир, который называется кино. А есть мир, который называется реальность. Но это два разных мира. Я вижу, есть история, она интересная, современная, остросоциальная, значит, мне как режиссеру становится интересно с ней работать. И в этом смысле, конечно, этот проект меня впечатлил, и я согласился. Ну, вот так. Но запрета же тоже как такового нет.
— Как такового — да.
— Просто никто этого не делает.
— Просто как-то, да, осторожничают.
— Осторожничают. Мы ничего не делаем такого, что может как-то там... Это часть любого канала, который так или иначе каждый день об этом говорит. Я знаю, что сериал смотрят с огромным успехом, он идет. Потому что это часть нашего сегодняшнего мира.
— В сериале, кажется, нет ни одного на сто процентов положительного героя. А у вас есть какие-то личные предпочтения? Или вы снимаете, скажем так, историю и не пытаетесь переживать за кого-то?
— Ну, я скажу так, тут очень простая история. Я-то знаю больше вас. Для персонажей там есть очень интересные арки. И, конечно, если бы они были однохарактерные, односторонние, мне было бы неинтересно с ними работать. Дело в том, что герои действительно все интересные и меняются. Взаимоотношения, которые [между ними] возникают, это то, что происходит в жизни. Люди ведь каждый день находятся в каких-то изменениях. Сегодня он обижался — завтра подобрел. Это как раз то, что делает этих героев живыми. Почему такой отклик у зрителей? Потому что эти люди живут среди нас.
— Насколько гиперболизирована реальность, которая показывается в «Домашнем аресте»? Вот эти обшарпанные коммуналки — и в то же время золотые дворцы, и так далее.
— Ну, мы же не придумали это. Это же существующие объекты.
— То есть, там ничего не преувеличено?
— Нет, ну, где-то, может, и преувеличено. Но периодически новости до нас доходят какие-то невероятные… Здесь, действительно, может быть, что-то совсем выходит за границы нашего понимания и восприятия. Я про золотые слитки. Но нельзя исключать, что такое могло быть. Там ждут сюрпризы, конечно.
— «Домашний арест» — это попытка что-то донести или нет? С одной стороны, через призму юмора мы можем поговорить о проблеме, с другой — мы в каком-то смысле миримся со сложившимся положением вещей.
— Подтолкнуть к внутреннему диалогу — в любом случае наша художественная задача как кинематографистов.
— То есть, это не серьезная драма, а именно…
— Да, не серьезная драма. Почему такая история, почему сам мэр интересный такой и все его окружение. Потому что люди, которые живут в нашей стране, нельзя помешать им жить. Они все равно будут, это Россия, она так устроена. Все равно у каждого будут свои радости и свои проблемы. Но наш человек найдет выход из любой ситуации. Вот так мы устроены. Эта история отчасти и про это.
Моя же задача как режиссера — оживить пляшущие буквы, вдохнуть в это жизнь.
И то, что вы мне сейчас говорите, это уже плод того, что жизнь там есть. Мне дальше сложно как-то это анализировать. Это значит, что все здорово, значит, что все мы сделали правильно. Это значит, что те вопросы, которые у вас возникают, они будут возникать и у других. А что с человеком произойдет, а как на него повлияет. Если тот, кто живет в Магадане, на Камчатке, не знаю, в Мурманске, на Сахалине или в Ростове, Питере скоротает эти 70 минут, не бухнет пойдет или что-то еще исполнит, а просто посмотрит [наш сериал], выдохнет, приколется, улыбнется, — значит, это не зря.
— Вы начали с довольно тяжелых драм, однако потом стали снимать проекты на менее серьезной ноте. Это осознанный шаг?
В сценарии «Домашнего ареста» было все то, что я люблю, но с легкостью, сатирой, иронией к тому, что происходит. Он мне понравился, потому что он является неким зеркалом нашей сегодняшней жизни. Если бы он был более драматическим, то я, наверное, тоже его снял бы. Здесь в основе лежит история и офигенные характеры.
Я не думаю, что я как-то поменялся и стал как-то легко относиться к чему-то, мол, давайте я сейчас буду снимать комедии, потому что сейчас зритель у нас хочет легких историй. Не думаю. Это все-таки зависит от сценария.
Вот, сейчас появится какой-то сценарий, не знаю, про войну. Я сниму фильм, такую крепкую драму. Появится еще одна комедия, какая-то, может быть, даже оторванная, какая-то невероятная. Потому что не все комедии, которые выходят, меня лично заинтересовывают. Но, если что-то появится, я с удовольствием сниму. Нет, это не зависит от того, каким я стал. Наверное, нет.
— Вы сняли один из важнейших и знаковых российских фильмов 21-го века…
— «Высоцкий»? (Смеется.)
— Нет, «Бумер». Вот прошло столько лет. Та страна еще где-то в нас осталась, на ваш взгляд?
— Конечно. Нет, ну…
— Такая вот «бумеровская» Россия.
— Что-то поменялось, а что-то осталось так, как и было. Все-таки я не первый, кто скажет, что Москва — это отдельное государство. Вся страна живет по-другому. Я чувствую, что что-то изменилось, а что-то не изменилось. Конечно, того, что в фильме происходит, уже нет. Нет наверное уже этих вот пацанов, последних пассионариев, как когда-то сказал про них Шнуров.
Страна изменилась, и изменились люди. Люди выросли, поколение это выросло. А пришло им на смену другое поколение, третье. Какое это поколение — это предстоит еще узнать.
То есть, вот у меня такого не было окружения, что бы досконально это изучить. Наблюдения мои достаточно поверхностные, они связаны с какими-то путешествиями и случайными встречами с людьми из разных городов. Я бываю, конечно, в так называемой глубинке — стараюсь бывать и не все время находиться в Москве. В Москве другие зарплаты, другие ценности. Здесь у дворников айфоны. Здесь в метро бесплатный интернет. А за третьим кольцом, за «бетонкой», которую сейчас расширяют, находится другая страна, в которой отголоски «Бумера», конечно, присутствуют. И там может быть и дикость разная. Она, конечно, прикрыта нашими правоохранительными органами. Но пока до них не дойдет сигнал, дикость эта возможна. Здесь все-таки под контролем все у нас. А вот как живется простому человеку? Наверное, живется ему непросто. Но он продолжает жить. И я думаю, что не рефлексирует сильно по поводу этого, и на нас с вами он клал с прибором.
Новые серии «Домашнего ареста» выходят на «ТНТ-Premier» по четвергам.
