Цивилизация
Одним из главных героев Берлинале-2012 стал Кристиан Бэйл — актер-авантюрист, который, несмотря на роль Бэтмена в трилогии о Темном Рыцаре и прошлогодний «Оскар», продолжает сниматься в самых неожиданных проектах. В «Цветах войны», представленных в Берлине вне конкурса, Бэйлу довелось впервые сыграть роль (причем центральную) в китайском фильме, и не простом: эта картина, стоившая 100 миллионов долларов, стала и самой дорогой, и самой успешной в китайском прокате, а ставил ее главный национальный гений Чжан Имоу. У режиссера с Берлинале особые отношения: именно здесь с победы «Красного гаоляна» началась его творческая карьера, сюда он привозил лучшие свои картины, включая сравнительно недавнего «Героя». Очередная лента Чжана — размашистая красочная драма о нанкинской резне, когда в 1937 году при взятии города штурмом японские войска вырезали практически все его население.
В «Цветах войны» Кристиан Бэйл играет американца, случайно застрявшего в Нанкине во время бойни и нашедшего укрытие в церкви. Там, притворившись священником, он становится единственной защитой для десятка школьниц и нескольких куртизанок из квартала красных фонарей. Пронзительная и вместе с тем забавная картина напоминает о лучших работах Стивена Спилберга, у которого в «Империи солнца» когда-то дебютировал тринадцатилетний Бэйл. Актер рассказал «Парку культуры» о том, как ему работалось с Имоу, чем китайское кинопроизводство отличается от голливудского и почему режиссеров нельзя сравнивать.
— Вы беретесь за самые трудные и необычные роли; вот сыграли и в китайском фильме. Давно к этому стремились? Или случайно получилось?
— Не знаю, есть ли в Голливуде актеры, которые способны сказать вслух: «Эх, сняться бы в китайском фильме!» — и к ним сразу прибежит Чжан Имоу. Просто мне предложили такую роль, от которой невозможно отказаться. Повезло. В очередной раз. А я люблю эксперименты и обожаю сниматься за пределами Америки... особенно если доводится встретиться с режиссером такого уровня.
— Вы вместе работали над персонажем?
— Он был придуман сценаристами, а идея принадлежала Имоу — показать нанкинскую резню глазами иностранца. И персонаж был необычный — не прирожденный герой, а мелкий бродяга, попавший в жуткую передрягу и вынужденный переодеться в рясу священника. Конечно, по ходу съемок персонаж менялся: мы пробовали разные обличья моего героя, создавали его заново. Например, ушла большая часть диалогов. Некоторые важные вещи можно показать без лишних слов.
— Готовились к роли?
— Я всегда готовлюсь, но довольно редко делаю это по просьбе режиссера. Мне самому интересно разобраться в персонаже, понять его профессию, изобрести его прошлое. Например, мой герой в «Цветах войны» работает в морге, гримируя трупы; я сходил в морг и узнал, как это делается и как делалось в 1930-х годах, хотя, строго говоря, на съемках мне это не понадобилось. Как и все, что я узнал о католических священниках в Китае в процессе подготовки к «Цветам войны».
— Пригодился ли вам опыт «Империи солнца» Стивена Спилберга — первого вашего фильма, в котором герой, тринадцатилетний мальчишка, оказывался в схожей ситуации в лагере военнопленных в Азии?
— Ну… я просто почувствовал, что возвращаюсь в ту точку, которую покинул несколько десятилетий тому назад: это было интиресно и… интригующе. С другой стороны, тот фильм был голливудским блокбастером, а сейчас я снимался в китайском фильме, а это другое дело.
— Можете сравнить Спилберга и Чжана Имоу? Критики все чаще их сопоставляют…
— Я не критик, и мне не нравятся такие сравнения. Каждый режиссер уникален, особенно если речь идет о режиссере выдающемся. В моей жизни не было ни одного повода сравнивать их друг с другом. Снимаюсь в фильме о Бэтмене у Криса Нолана — а потом оказываюсь на съемочной площадке у Терренса Малика: между ними ничего общего, две разные профессии! Когда я играю Бэтмена, то должен четко придерживаться плана, предложенного режиссером, не имею права отступать ни на шаг. И не потому, что это студийное кино, — это просто такой тип кинематографа! А у Малика утром приходишь на площадку одним человеком, а уходишь другим... Язык кинематографа каждый раз создается заново, в каждом отдельном случае по-разному. И этот язык позволяет мне объясняться с китайцем Имоу куда проще, чем со многими соотечественниками.
— То есть китайскому языку вы не обучились?
— Я научился только ругательствам. Но их вызубрил в первые же дни.
— Ну а если сравнить американское кинопроизводство с китайским?
— О, тут я могу рассказать немало. В Китае семидневная рабочая неделя, мы такого в Америке и представить себе не можем! Но у Имоу такая верная съемочная группа, что его буквально боготворят и ни на что не жалуются. Если бы он попросил, они бы работали не только без выходных, но и ночью бы не спали. А поразила меня больше всего скорость, с которой китайцы готовы построить что угодно. Мы снимали вдали от Нанкина, где буквально у меня на глазах был построен целый город, включая собор. Думаете, это просто картонный фасад? Так вот, это настоящий собор, из бетона, он еще сотни лет может простоять. Более того, отель, в котором мы жили, тоже был построен в чистом поле. Феноменально! Кто бы мне рассказал — я бы сам не поверил.
— А актерский стиль? В Азии другие представления о хорошем артисте, чем в Европе или США.
— В нашем конкретном случае крайне важно, что история рассказана с точки зрения тринадцатилетней девочки. Она ребенок, ее представления о мире преувеличены, иногда даже гротескны. Выяснилось, что именно в таком стиле Имоу несравненный виртуоз. Он, вообще-то, раньше был актером, а потом забросил это дело — и напрасно, у него получается лучше многих. Однажды он на площадке показал мне, как одну из моих сцен сыграл бы китайский актер — мы бы, увидев это, сказали бы, что он переигрывает.
— Вы играли вместе с целой толпой тринадцатилетних девочек, а это идеальный тест на актерское мастерство — выглядеть естественно рядом с детьми. Трудно было?
— Не то слово. Наивность новичка, который снимается в своем первом фильме, — самое бесценное качество для актера, и я стараюсь изо всех сил привнести его в каждый свой проект. Но сравниться с девочками невозможно. Они фантастически здорово умеют плакать! Они могли заплакать так легко и естественно, что я пугался и бежал их утешать, обнимать... Из меня-то и слезы не выдавишь, тем более по заказу, а когда получается — я на седьмом небе от счастья: уф, получилось! А девочки плакали по щелчку и так же моментально останавливались, начинали хихикать и мне подмигивать. Черт, думал я, они большие профессионалы, чем я.
— «Оскар», полученный за «Бойца», что-то изменил в вашей жизни?
— По-моему, ничего. То есть получить его было очень приятно, тем более что я очень высоко ценю этот фильм и эту конкретную роль. За «Оскаром» я ездил как раз со съемочной площадки «Цветов войны», а когда вернулся со статуэткой, в честь меня устроили настоящий праздник.
— Слава, пришедшая после «Темного Рыцаря», не мешает вам жить?
— Пока нет. Люди почему-то обращаются со мной довольно уважительно, никто не пристает и не лезет в личную жизнь. На улице узнают — бывает, но я ни разу не ощутил это как тяжкое бремя.
— А в Китае, наверное, было еще проще? Или там к вам тоже бежали за автографом?
— Да нет, там все было иначе. Теперь-то, наверное, побегут: «Цветы войны» побили все рекорды кассовых сборов, фильм очень популярен. Но, когда мы начинали съемки, можно было ни о чем не беспокоиться. Прежде всего, снимали мы примерно в сорока пяти минутах езды от современного Нанкина, где мы находились в гордом одиночестве, и узнавать меня могли только члены съемочной группы, а уж они-то меня ни с кем бы не перепутали. С этого места мы никуда толком и не уезжали, так что никто меня не мог доставать по определению, однако продюсеры почему-то решили, что мне необходим телохранитель. Ко мне приставили двухметрового парня, бывшего военного, который от меня не отходил ни на минуту. Я пытался просить его пойти отдохнуть, но он следил за любым моим шагом и буквально знакомил меня с каждой ступенькой. Однажды мы вместе шли по улице, и передо мной оказался какой-то дядька, который шел чуть медленнее, чем мы. Я замедлил шаг, а мой телохранитель вышел вперед, взял этого человека за плечи, поднял над землей и переставил в сторону на тротуаре. Мне стало сильно не по себе, я долго извинялся перед прохожим. К тому же все меры предосторожности имели обратный эффект — ведь как раз после этого на меня стали обращать внимание и показывать пальцем: «А это что за хмырь, которого с охраной по улицам водят? Может, он опасный сумасшедший?»
— Чем руководствуетесь при выборе роли?
— Тем же, чем и всегда: отсутствием последовательной и осознанной стратегии по «выстраиванию карьеры». Можно строить карьеру, когда ты режиссер или сценарист, но актеру это совершенно незачем. Я люблю сюрпризы и сам люблю удивлять. Когда читаю сценарий и он навевает иррациональное ощущение… ну, наверное, удивления, я чувствую, что на эту роль я должен согласиться. В общем, я всецело доверяю своим чувствам.
— Вас считают драматическим актером. Хотели бы сыграть в комедии? Или мрачные темы вам ближе?
— Что может быть мрачнее хорошей комедии? Чем мрачнее, тем смешнее. Комики — высшая актерская каста, я восхищаюсь ими. И, конечно, я мечтал бы когда-нибудь стать одним из них. Но актеров вне зависимости от амплуа интересует одно — человеческая природа. Я не исключение.
— Кино часто представляет нам идеализированную проекцию этой природы: ваш персонаж в «Цветах войны» превращается из обычного проходимца в настоящего героя за несколько недель. Вы верите, что такое возможно?
— Я способен в это поверить. Если человек постоянно несет чепуху и беспрестанно пьет — с ним что-то не в порядке, что-то заставляет его так себя вести. Я встречал немало крикливых людей, которых можно уговорить чуть подуспокоиться, и тогда они рассказывают увлекательные истории. А их крик — просто способ забыть о ней и о себе. Мой герой бежал от жизни, бежал от самого себя, но обстоятельства прижали его к стене и заставили повернуться лицом к своему подлинному «я». Таково свойство трагедий: они заставляют человека узнать, каков он на самом деле.
