Узнал недавно, что к началу театрального сезона в одном знаменитом театре в зрительном зале через кресло рассадили манекенов. Руководитель театра объяснил театральному критику, сделавшему со сцены фото зрительного зала с сидящими серыми безлицыми болванчиками в человеческий рост, что актеров, привыкших к аншлагам, нервирует полупустой зал. Поэтому там, где должна быть дистанция между зрителями в эпоху пандемии, теперь сидят неживые люди.
Санитарно, концептуально, современно, а главное рядом с тобой никто не чихнет.
В комментариях пошутили: «Не только не чихает, но и не шуршит фантиками, не разговаривает загробным тихим голосом по телефону, не уходит по твоим ногам посреди действия. Хорошие, в общем, соседи, одобряю».
Эта моя колонка выходит 5 сентября. Удивительная [c]вязь времен: а вы помните, что 5 сентября 1793 года Французский Национальный Конвент установил режим террора для защиты революции?
Я вот не помнил.
«Францию со всех сторон опутали предатели, эти ядовитые насекомые, распространяющие бесстыдство, фальшь, подлость», – так говорили якобинцы, самые радикальные революционеры. «Из-за них рассыпалась в прах мечта о государстве и обществе, которые разделяли бы единую систему ценностей, о законах, позволяющих сохранить достоинство и братство и опирающихся с 1789 года на потребность творить добро».
Я все время путаюсь в датах, цифрах, последнее время стал путаться и в именах. Тут сидел недавно в гостях, на даче: уже наступили сумерки, шуршал мангал, и вдруг я понял, что забыл, как зовут мою подругу. Вот просто начисто отрезало. Белое пятно. Вместо имени – серый манекен.
Пришлось лезть в личные сообщения, уточнять (мы недавно как раз там переписывались). Что это было? Первая вспышка Альцгеймера? Выпил шампанского на один бокал больше? Просто старость пришла?
Впрочем, про эту путаницу в цифрах и именах я говорю неслучайно. Уже не могу понять, что там по новому стилю, что по старому и как считать, но 5 сентября теперь 1918 года Совнарком России тоже издал декрет о начале красного террора. Впечатляет, правда? Как будто им это 5 сентября приглянулось – перемигнулись через столетия и в разных странах ввели революционно оправданную смерть, превратили когда-то живых людей в серые манекены.
А еще пятого сентября родился мой брат. Разница у нас 11 лет, и однажды (не в день рождения, конечно), когда ему было лет 7, я вернулся домой и увидел, что все игрушки разбросаны. «Убери», – сказал я. «Через пять минут», – сказал он. «Сейчас же», – сказал я и наклонился. (Тоже своего рода устроил террор.)
Когда ты один на один со взрослым, и он наклоняется над тобой со злым лицом и больно берет тебя за плечи, ты чувствуешь себя беспомощным.
Андрюша заплакал и с заливаемым слезами и тоже искаженным, но уже от детского горя и унижения лицом стал эти свои жалкие, еще полчаса назад приносящие ему столько радости, игрушки собирать.
И тут что-то во мне оборвалось.
«Этого быть не должно. Так быть не может». Вот ведь тоже странность: ты всегда понимаешь, когда переходишь черту. Толстой жив в нас, Ганди жив в нас, мать Тереза жива в нас (хотя и жив всегда готовый перейти к насилию взбесившийся якобинец и где-то спит в чуланчике Смердяков), они и не дадут нам эту перейденную черту пропустить.
Я подошел к брату, сел на корточки, вынул у него из руки игрушку, положил ее на пол, прижал его к себе, плачущего, и сказал: «Прости меня. Это больше никогда не повторится».
И это действительно больше никогда не повторилось.
... Бежит время, уходят обиды, исчезают лица. Некоторые мы сами вырезаем. Помните квадратные скобки в начале текста? [С]вязь времен: вязь времен или связь.
Это ведь известная практика. Многие в ушедшие эпохи вырезали на фотографиях лица, брали их в квадратные скобки и выносили. То ли были они, то ли не были. То ли так читать их, то ли по-другому.
Я даже не про политических деятелей на официальных отретушированных фото, и не про семейные фотографии во времена террора в тридцать седьмом – я про поздние, спокойные относительно времена. Ушел муж – в топку его. Поссорились с подругой – разрежем по диагонали, пусть останется твое прекрасное платье в черных горох и ее плечо (никак не удастся этого иудиного плеча избежать), но самой ее уже пусть не будет.
Квадратные скобки в тексте, как вырезанные лица бывших друзей, означают, что они основному тексту нашей жизни уже не принадлежит: то ли поздняя врезка, то ли примечание публикатора.
Раньше делали обновленную историю ножницами, выносили за квадратные скобки сами – теперь есть программа (фотографии-то электронные), ее рекламирует, например, тот же Фейсбук.
... Едет по склону горы пара, явно же что вместе. Но в движущейся рекламе показано, как можно того, в синем, лыжника, с красивым мужественным лицом, стереть. Оставить только девушку, в белом, смеющуюся, с выбившимися из-под шапочки темными волосами, а шапочка, кстати, с красным помпоном.
Чему ты теперь смеешься, девушка, а? Тому, что съехала с горки и снег вокруг закрутил свой кинематографический вихрь?
Нет, ты смеялась тому, что ехал рядом Егор. С высоких гор.
Но теперь Егора придется убрать.
Может, и правильно. Может, он на том лыжном курорте с какой-то другой Альбиной или Светланой закрутил. Может, он вообще оказался не тот. Не с тех гор. А просто искусно притворялся. Был вредителем. Так его, так. Буду теперь ехать одна.
Девочки, это делающие, не знают, конечно, одного стихотворения Вознесенского. Но Вознесенский, сам не знавший о новых девочках, про инстаграм и вообще интернет, тоже говорил в стихотворении про «убирающий» фотошоп, про безжалостные, как время и смерть, квадратные скобки.
Не возвращайтесь к былым возлюбленным,
былых возлюбленных на свете нет.
Есть дубликаты —
как домик убранный,
где они жили немного лет.
[...]
А в доме эхо уронит чашку,
ложное эхо предложит чай,
ложное эхо оставит на ночь,
когда ей надо бы закричать:
«Не возвращайся ко мне, возлюбленный,
былых возлюбленных на свете нет,
две изумительные изюминки,
хоть и расправятся тебе в ответ...»
Не знаю, что уж там расправится, какой изюм: глаза ли любимой, изюм ли двух персей, облачных, матовых, как фарфор – но все это ложь, все фотошоп, всё – квадратные скобки. Стерли тебя там или ты там всех стер.
Нет больше никого, никого в живых, одни манекены – поэтому и не возвращайся.
... Год назад выносил слепую от старости Чуню (по собачьему паспорту Жозефину, а отец ее – Тауро Браун из питомника «Зеленый город») в сумерках на улицу. Поставил свою дряхлую, но по-прежнему упрямую таксу на землю, она ищет, где дела свои грешные справить, тычется слепо в бордюр. Вдруг вижу: из соседнего подъезда выходит моя сестра. Я ей делаю жест рукой, пишу в воздухе в квадратных скобках: «Не сбивай наш процесс, подожди». Радость при встрече и слепота – слишком много для Чуни потрясений.
Когда же все дела наши грешные, земные, темные были закончены, поднял я собаку с земли, подхожу к сестре, говорю: «Привет!»
Чуня учуяла Юлю, обрадовалась, машет хвостиком (не очень легко вилять хвостом, когда тебя держат под живот), я ее опустил на землю, она ищет сестру, нашла, потом опять потеряла – снова кругами бегает, на меня наткнулась (мне не обрадовалась: чему тут радоваться? – «виделись»).
Я поднял ее снова на руки – Юля гладит ее по спинке, говорит: «Совсем она одряхлела».
А на приступочке подъезда кот наш знакомый сидит, Чуню дожидается. Мы с Чуней пошли (я ее снова несу), и тут фонари, как в театре с будущими рассаженными через одного манекенами, зажглись. Все в желтом круглом свету - и зелень, и мы, и кот.
– Ну здравствуй, – говорю, – котик. Извини, развлечений больше не будет: Жозефина Тауровна постарела.
– Все там будем, - отворачиваясь, ответил кот.
... Прав был котик.
Наползает пустота, клубясь у порога, на нашу жизнь, вползает в комнату: вот съела NN, вот унесла MM, вот скоро слизнет DD. Не надо пустоты, не надо фотошопа, не нужно манекенов, – шепчем мы. Но разве пустота нас послушает?
Печатаю сейчас этот текст, двигаю правой рукой на мышке, прокручиваю колесико – и вдруг вижу: рука-то как бы вдруг начала таять. Колесико еще крутит, а сама стала прозрачной; вот уже и колесико через тыльную сторону ладони можно теперь рассмотреть.
Тыр-тыр, кручу я колесико, а оно уже плохо крутится. Да и как может крутить колесико плохо сгущающаяся пустота?
Тыр-ты.
Вот уже и совсем пустота.
Ты... т...
Т... т...
Т.
[Квадратные скобки.]