Цивилизация
Можно ли считать, что на наших глазах складывается новая политическая реальность? Народ ходит толпами с мирными протестами. Газонов не топчет, витрин не разбивает, на переходах останавливается. Соблюдает законы и правила дорожного движения. Называет это революцией, а ведь считалось всегда, что мягкими лапками изменить ничего нельзя, только кулаком.
Старые советские детские книги уже нельзя читать современным детям, а еще хуже ситуация с приключенческой классикой, со всякими там «Айвенго» или «Тремя мушкетерами». Там все про насилие, борьбу, войну, про убийства и кровавые злодеяния, от воздействия которых на нежные души детей мы сегодня закрываем книги пластиковыми упаковками, снабжаем надписями 18+ и даже, говорят, убираем из открытого доступа библиотек.
Агрессия Мойдодыра и страшные эпизоды Тараканища — тяжело, слишком натуралистично. Хочется для деток милых героев и благополучных финалов.
А с другой стороны — идет военно-патриотическое воспитание, отцы бряцают оружием, то ли в память ушедших предков, то ли в назидание грядущим врагам. Маленькие дети одеты в военную форму, самый популярный цвет — хаки, танки становятся главными героями кинофильмов. На площадях каждого, даже маленького городка ставят новые памятники героям войны, а в парках устраивают выставки военной техники — куда родители водят своих детишек для развлечения.
Мир полон противоречий. На самом деле, вы за насилие или против? Одни не хотят читать не то что «Архипелаг ГУЛАГ», даже «Белый Бим, черное ухо» перенести не могут, плачут от ужаса. А рядом бойцы спецназа, натренированные на подавление и устрашение, бьют дубинками по мышцам и почкам, но «ничего личного», считается, что это просто работа такая.
Монополию на насилие (и заодно на пропаганду насилия) получило государство, вернее, силовая часть государственного аппарата. Однако кое-чем они охотно делятся с гражданами: если глава семьи захочет поучить розгами или там кулаками подчиненных, то есть несовершеннолетних детей или жену, государство готово закрывать на это глаза.
Но не наоборот: если женщины, решившие отомстить за издевательства, применяют насилие по отношению к главе семьи — это считается преступлением. Сестры Хачатурян предпочли суд присяжных как потенциально более лояльный, так как прокуратура уже потребовала судить их за убийство по предварительному сговору.
Пластиковый стаканчик в руках у горожан — это оружие, а дубинка и слезоточивый у правоохранителей — средство воспитания.
История человечества, говорят, это история преступлений и насилия. Насилие в природе живых существ, и это биологический закон. Помните, был такой популярный оборот — «принуждение к миру», достижение благих целей силовыми методами. Принуждением и наказанием.
Вспоминаю «Машину времени» Герберта Уэллса, где в мире будущего люди превратились в «милых маленьких существ», которых отличала «грациозная мягкость, какая-то детская непринужденность», «они были такие хрупкие, что, казалось, можно совсем легко в случае нужды разбросать их, как кегли, — целую дюжину одним толчком».
«Фрукты были их единственной пищей. Эти люди далекого будущего были строгими вегетарианцами». Их утомляла трудная работа, они скучали от усилий. Кроме того, «мужчины и женщины будущего не отличались друг от друга ни костюмом, ни телосложением, ни манерами, одним словом, ничем, что теперь отличает один пол от другого, на всех одежда всевозможных светлых цветов, но одинакового покроя, у всех те же самые безбородые лица, та же девичья округленность конечностей».
Впрочем, вторая линия развития землян, выбравшая насилие и борьбу, стала морлоками (кто хочет, может почитать, что это за порода, я помню только, что питались морлоки как раз элоями).
Интересно, что писатель издал роман в 1895 году, можно сказать, накануне двух самых кровавых мировых войн и создания оружия массового поражения, поставившего рекорды по количеству и качеству насилия.
Современный Уэллсу мир управлялся физической силой. И ее власть необходимо было оправдывать, поэтому он писал, что там, «где насилие — редкое явление», нет необходимости в существовании семьи, труда, напряжения, борьбы, а без борьбы человечество, — милое, приветливое, наслаждающееся жизнью, — неизбежно вырождается.
Его мрачное пророчество как будто бросает вызов современному обществу, которое в своих самых передовых идеях явно склонно отказаться от насилия, признав его однозначным злом, в то время как другая часть мира охотно его узурпирует: мы делаем это, потому что мы можем.
Сегодня мы снова и снова выбираем между двумя стратегиями, одна предполагает сознательный выбор тактики силового давления, вторая — столь же сознательный отказ от принуждения и агрессии.
Как пишут сегодня белорусы, «мы оказались слишком цивилизованным народом для драки», то есть цивилизация сегодня предполагает мир и помощь слабым, архаика настаивает на поддержании силы и страха.
Самое, казалось бы, время вспомнить Ганди — с его третьим путем, с «упорством в истине ненасильственного сопротивления». Надо сказать, что его Сатьяграха предполагала две формы сопротивления — отказ от сотрудничества с узурпатором (в случае Ганди отказ от государственной службы, в первую очередь в армии и полиции), бойкотирование выборов в органы власти и гражданское неповиновение (прямой бойкот властей, отказ от уплата налогов, забастовки). Сторонники Ганди стремились не победить или унизить противника, а «пробудить у него чувство стыда» за свое поведение, но сегодня «пробудить стыд» у служащих корпорации «Государство» почти невозможно. Сторонники Ганди считали, что на стороне справедливости находится весь мир, и потому тот, кто верит в ненасилие, верит в будущее.
Впрочем, кажется, что сегодня тех, кто считает возможной «мирную социальную реконструкцию», целью которой является не захват власти, а изменение взглядов и системы ценностей, не так уж мало.
