На стороне подонка

У французского психолога Франусазы Дольто есть две знаменитые книги: «На стороне ребенка» и «На стороне подростка». Мудрые книги, которые учат родителей: во всех, в самых сложных, даже в самых неприятных и опасных ситуациях — старайтесь понять своего ребенка, маленького или подросшего, полувзрослого. Старайтесь разобраться в его чувствах, переживаниях и мотивах. Во всех конфликтах — во дворе или в школе, в детской драке или в столкновении с учителями — будьте на его стороне, будьте за него. Не занимайте отстраненно-объективной позиции, и уж конечно, не переходите на сторону мальчишки, который его побил, или учительницы, которая снизила ему оценку. Это правильно, разумеется. Правильно по совершенно теплой, жизненной и отчасти животной, но совсем не стыдной причине — потому что это мой ребенок. Кто его защитит, поймет и поддержит, если не я?

Однако снова и снова повторяю великое древнегреческое правило: «Meden agan», то есть «Ничего слишком».

Меня иногда — да что уж там иногда, очень часто — раздражает некая бескрайняя сочувственность, разлитая в российском эмоциональном поле. С одной стороны — чрезмерная, но с другой — сильно скособоченная. Потому что сочувствуют чаще дурным людям, чем хорошим. Хамам, а не обхамленным. Жуликам, а не обжуленным. Особенно когда дело происходит в полупубличном дискурсе социальных сетей. Стоит кому-нибудь написать, что его обхамили и придавили в маршрутке, сбили с ног в дверях магазина, принесли несъедобный обед в кафе, что соседи затолкали в мусоропровод целую новогоднюю елку, и т.д., и т.п. — ему тут же начинают объяснять, что «человек просто задумался», «а вдруг у него депрессия», «может быть, он опаздывал», «официант ни в чем не виноват», «наверное, сосед был болен с высокой температурой и не мог вытащить елку во двор». Ага! Но сил хватило забить своей елью трубу мусоропровода…

Смешно, но сочувствуют даже мошенникам и их подручным — тем, кто «разводит» домохозяек на покупку бессмысленно дорогого пылесоса, и даже тем странным женщинам, которые звонят тебе на квартирный, а то и на мобильный телефон и предлагают бесплатно проверить позвоночник, зубы и особенно нервы. Про первых говорят: «Ну что ж ты хочешь! Это бизнес! Небось, за Ельцина с Гайдаром голосовал?» — и подмигивают. Здесь явная путаница в головах, это не бизнес, а втюхивание. И меня, значит, Провидение наказало телефонными жуликами за мои рыночные убеждения — а сами жулики стали орудием карающего Провидения, вот оно как бывает. А про вторых и вовсе начинается гуманитарный и правозащитный разговор: «Пожалейте бедную девушку! Думаете, ей приятно за 15 000 в месяц звонить всем подряд и рекламировать какой-то левый медицинский центр? И выслушивать ругань в ответ… Вот вы ее выругали?» «Выругал, — сознался я. — Сказал, что она нарушает сразу два закона — о рекламе и о персональных данных! И что я ее непременно засужу, как только у меня появится свободное время». «Вот видите! Она, наверное, плакала. Какой вы жестокий человек».

Наверное, у этого есть глубинно-психологическое объяснение. Не хочется отождествлять себя со слабым. То есть с обхамленным, сбитым с ног, обманутым, вынужденным выковыривать из общего мусоропровода чужой хлам. Хочется чувствовать себя беззаботным и сильным, плюющим на мелкие условности общественной жизни во имя священного для себя комфорта.

«Мне так удобнее! Я спешу! Мне некогда! Я вас не замечаю!»

Формируется этика, которую условно можно назвать «На стороне подонка». Возьмем споры о не такой уж давней истории. Не только наследники сталинских псов — даже вполне демократично настроенные граждане защищают какого-нибудь конкретного негодяя. Ему можно было расстреливать или подписывать расстрельные приговоры, потому что время было такое, а он был военнослужащий и выполнял приказ. Мне влепить ему пощечину нельзя — «Дадим старикам умереть спокойно!». Даже на могилу его плюнуть нельзя — «Воевать с мертвыми — это низко!» То есть плюнуть, конечно, можно, но потихоньку, не привлекая общего внимания, делая вид, что просто чихнул. К тому же надо доказать, что именно он, вот именно своей рукой кого-то расстрелял, да и не просто, а злодейски. То есть сознавая неправомочность своих действий, ложность обвинений, незаконность приговора и пр., и пр., и пр. Что вообще-то доказать невозможно. То есть ему, бодрому лейтенанту НКВД, никаких доказательств не требовалось: велели пустить в расход полтора десятка «врагов народа», и все дела. А вот мне — доказательства нужны.
Господи, тоска-то какая!

Иногда кажется, что принцип «на стороне подонка» действует и в текущем уголовном и административном законодательстве. Глядите сами: воришке, чтобы вскрыть мою дверь и перепортить мебель в бесплодных поисках денег, а потом уйти через окно, разбив его, нужно четверть часа. А вот суд по его делу будет продолжаться месяцы. И самое главное — со стороны потерпевшего глядя — ну, присудят его выплатить компенсацию за сломанный комод. Комод старый, облезлый и совсем неинтересный в антикварном смысле. Компенсация будет рублей пятьсот. Спасибо, мне не нужны 500 рублей. У меня был старый, но целый комод. Я его люблю. Он еще бабушкин. Он служил лично мне 30 лет и прослужил бы еще столько же. Мне комод нужен! А сейчас, после «кражи со взломом», у меня вместо комода какие-то деревянные обломки и 500 рублей. Которые осужденный будет выплачивать частями, разумеется. Откуда у него такая сумма? Он же бедный-несчастный, раз полез ко мне в квартиру ломать комод и искать деньги. Кстати, еще один повод пожалеть его и осудить себя… То есть и 500 рублей у меня тоже нет.

Вывод: мелким воришкой быть выгоднее, проще, удобнее, чем быть мелко обворованным. Сказанное относится и к хулиганству.

Древнего принципа «талиона», то есть «око за око, зуб за зуб», у нас нет — не первобытный строй, слава богу. То есть ответно сломать хулигану нос нет никакой возможности. Вернее, возможность есть, но отвечать будешь по полной, как будто ты такой же хулиган.

В копилку сочувствия подонкам значительный вклад внесла великая литература. Особенно русская. Мопассановский «милый друг» Жорж Дюруа торжествует, но вызывает скорее презрение, чем искреннюю душевную симпатию — хотя иногда бывает забавен и интересен. А вот Митя Карамазов — объект глубокого авторского и читательского сочувствия. Хотя от Жоржа Дюруа его отличают всего две вещи: неудачливость и явные уголовные склонности, а так — живет на чужой счет, на счет отца и обворованной им женщины (что характерно, подлец Дюруа кое-как трудится в своей газете, а Митя пьянствует и болтает языком).

Симпатичный подонок Митя Карамазов существенно повлиял на людей — даже на тех, кто не читал книгу о нем. Как-то просочилось в общественный настрой. Вот это безумие, вот это ошаление, которое охватывает человека при виде денег — это и есть главная страсть эпохи. Эта, извините за сложную аллюзию, «Митина любовь». Не Мити Шаховского из рассказа Бунина, а именно Мити Карамазова из романа Достоевского. Знакомая дама попросила его отправить крупную сумму по почте. Но, ощутив деньги в руках, Митя потерял рассудок — и принялся кутить напропалую.

Корней Чуковский в 1926 году записывает в дневнике:

«Русский растратчик знает, что чуть у него казенные деньги, нужно сию же минуту мчаться в кабак, наливаться до рвоты вином, целовать накрашенных полуграмотных дур — и, насладившись таким убогим и бездарным «счастьем», попадаться в лапы следователей, судей, прокуроров.

О, какая скука, какая безысходность! А все не-растратчики, сидящие в зале суда на скамьях для публики, мечтают о том же самом: Эмма, коньяк, бессонная ночь в кабаке».

Вот что важнее всего: мечтают о том же самом! А люди другого сорта, кому не нужны Эмма и коньяк, думают и даже вслух говорят: «Эх! Бедные люди! Жили они голодно и стесненно, вот появилась у них в руках пачка денег, и так захотелось этак кутнуть! Жалости они достойны, сострадания и милосердия, и уменьшения сроков наказания».

Почти за сто лет ничего не изменилось в мозгах российского растратчика. Взять случай в Клинцах Брянской области, когда на деньги благотворительного фонда вместо больных детей из бедных семей — на турецкий курорт поехали дети сотрудников городской администрации. Ну не могу я поверить, что эти все вице-мэры такие безнадежные идиоты. Что они и представить себе не могли огласку и последующие неприятности. Могли, конечно. Вернее, в принципе могли, поскольку вроде бы нормальные неглупые люди. Но — только в принципе. А в реальности — молниеносное ошаление от возможности хапнуть или схалявничать. И никакого тебе перспективного планирования. Ну чистый Митя Карамазов, кутящий в Мокром на деньги, украденные у Катерины Ивановны.

Конечно, их накажут. Кого-то уволят. Но я все-таки против того, чтоб их посадили в тюрьму, как советуют самые рьяные частные публицисты из социальных сетей. Пусть возместят затраты, и делу конец. Ничего слишком, как уже было сказано.

И вот тут моя мысль, дотоле осуждавшая это наше странное, почти мазохистичное желание быть «на стороне подонка», делает поворот, неожиданный для меня самого.

Юрист Лев Симкин сказал мне как-то: «Зачем вообще нужен суд? Ведь изобличить и приговорить можно безо всякого суда, быстро и легко. Иногда кажется, что это проще и даже справедливей. Суд со всей его громоздкой процедурой нужен, чтобы оправдать невиновного». Да, у нас сейчас с оправдательными приговорами, мягко говоря, проблема. Тем более необходимо в сложных обстоятельствах суметь быть «на стороне подонка». Каким бы отвратительным он ни казался нам, честным и добрым людям. Чтобы случайно не осудить невиновного или не переборщить с наказанием. Да и попросту: потому что и мы кому-то кажемся — или можем показаться — подонками. Одна надежда, что кто-то будет на нашей стороне.