Цивилизация
Не поймите меня неправильно: я глубоко уважаю ученых, которые работают над сохранением исчезающих видов. Но зоозащита, с которой мы все чаще сталкиваемся в нашей повседневной жизни, вызывает у меня только одно желание. Мне хочется рявкнуть: оставьте в покое меня, моего кота, мою шубу и мою тарелку.
… Я люблю фастфуд. Не то чтобы прямо беззаветно и каждый день, но пару раз в месяц — почему нет. Мне и фудкорты нравятся, такое вот я непритязательное существо. Ну а что, сидишь над своими коробочками, ешь, люди вокруг. Красота же! И вот как-то раз за мой столик присел молодой человек хипстерского вида. Симпатичный, вежливый, разрешения спросил, мол, могу присоединиться? Из еды у него была только картошка и банка газировки, явно не зожник, рассудила я и охотно подвинулась. Хотя свободные места вообще-то и так были.
Некоторое время мы молча ели. Я открыла коробку с куриными наггетсами и кивнула соседу: давайте, мол, налетайте, если желаете, на всех хватит. И тогда хипстер, который до этого момента открывал рот только для того, чтобы отправить туда очередной ломтик жареной картошки, сказал:
— А вы вообще знаете, ЧТО вы сейчас едите?
Все-таки зожник, с досадой подумала я, с вегетарианским, пожалуй, уклоном. Нет бы пикапер или безобидный сектант.
— Или, если уж совсем точно, КОГО, — драматически уточнил недозожник.
— Надеюсь, что курицу, — мрачно ответила я.
И тогда юноша толкнул речь. Настоящую страстную речугу, смысл которой сводился к тому, что я в силу недостаточной информированности иду по гибельному пути уничтожения живой природы. Потому что если бы я была в курсе судьбы той самой курицы, часть которой — да, я знаю, что в основном кости, кожа и, возможно, перья! — пошли на эти самые наггетсы, то сама мысль пожирать мясо вызывала бы у меня ужас, раскаяние и тошноту.
Идейный веган. За что? Я всего-то решила пообедать.
— Вы едите мясо птицы, не задумываясь над тем, каким образом его добыли!
Вообще-то я знаю, как его «добывают» — любое мясо. Так случилось, что некоторая часть моей юности пришлась на деревню, где животноводство было не прихотью, но способом выживания. И процесс «добывания» петуха на лапшу мне не раз приходилось осуществлять собственными руками. Без удовольствия, но и без душевных терзаний: надо значит надо.
— И вам приятного аппетита, — сказала я, сгребла остатки своей «людоедской трапезы» и пошла прочь. А вслед мне неслось: «Подумайте о правах животных!»
Вообще-то я много думаю о правах животных. Каждый раз, когда мой кот будит меня в шесть утра, потому что ему хочется пообщаться, я думаю о правах животных. Еще я думаю о них, когда мой кот с разбега плюхается на клавиатуру моего ноутбука. И когда оплачиваю место в салоне самолета для этого кота.
И знаете, что я думаю? Что у него, у кота, никаких прав нет. Просто потому что он — кот. Любимый, избалованный, окруженный заботой — кот.
Существо с набором инстинктов, живущее и функционирующее по совершенно иным алгоритмам, чем человек. По той простой причине, что он именно не человек, а животное. Домашнее животное, за которое я несу ответственность. Юридически — имущество.
Когда мой приятель собрался стерилизовать кошку, его чуть не сожрали за то, что он «лишает девочку радостей материнства». Примерно то же самое говорили мне, когда я понесла к ветеринару кота — слава богу, не про радость кошачьего отцовства, но про то, что я обрекаю бедного котика на жизнь без секса. Вы думаете, я шучу? Преувеличиваю? Как бы не так! В некоторых европейских ветклиниках уже появились волонтеры, отговаривающие владельцев от процедуры стерилизации. Потому что это же нарушение прав животных.
Все эти слюнявые «веселый песик мечтает о любящей семье» и «котята ищут ласковую маму» — не защита животных. Это игры, в которых животным отводится роль игрушек. Живых кукол, чья главная и самая привлекательная черта — безусловная преданность хозяину. А поскольку биологические механизмы, объясняющие эту преданность, не особенно привлекательны, мы включаем воображение и наделяем животных качествами, которые хотели бы видеть в людях: умный, добрый, понимает меня без слов. Еще бы, говорить-то собака не умеет!
Мы превращаем животных в партнеров по идеальным отношениям, приписывая им чувства, которых они не испытывают, мысли, которых у них нет, эмоции, на которые они не способны физиологически.
Главное зло непрофессиональной, дилетантской зоозащиты — это тренд на очеловечивание животных. Кошка не может испытывать радость материнства. Кот не будет страдать при виде красивой самки, с которой он не может спариться. Собака не думает. Рыбка в аквариуме не грустит.
Когнитивные функции животных отличаются от наших, и когда мы говорим «этот зверь дает мне безусловную любовь», это означает: «Мне нравится думать, что он меня любит». Помещая животных в систему человеческих координат, мы меньше всего думаем о них. Мы создаем среду, комфортную для себя. С понятными нам поведенческими паттернами и эмоциями.
Мы придумываем их, этих любящих, понимающих, разумных животных, которые никогда не возразят, как человек, и не скажут: на самом деле я совсем не такой, и я не обязан соответствовать твоим ожиданиям. Именно поэтому животные никогда не разобьют наших иллюзий — они понятия не имеют о существовании этих иллюзий.
Это очеловечивание животных далеко небезобидно. Потому что раз кошка разумная, значит, скажем, кошачий цирк — дело нормальное и даже хорошее. Кошка же понимает, как ей повезло, что ее забрали с улицы и сделали звездой, а следовательно и по арене скачет абсолютно добровольно и с удовольствием. Ну что вы, разве можно от кошки чего-то добиться силой? Это она сама, ей нравится. Раз собака «добрая» и «умнее большинства людей», значит, можно без намордника. Ну и что, что это овчарка, она не тронет. Как это — набросилась? Это вы ее спровоцировали!
Принято считать, что деревенский менталитет предполагает жестокое и потребительское отношение к животным. Однажды, рассказывая о своем детстве, я употребила слово «скотина»: убирать скотину, встречать скотину из стада. Коровы, козы, поросята — это все скотина. Не ругательство, всего лишь определение. Как это ужасно, возмутились немедленно возникшие представители прикладной зоозащиты, — называть животных скотиной. Эх, знатоки, итить, вздохнул бы мой друг Агап из псковской деревни. Животные — это собаки и кошки, хомячки еще, если дети просят. Грубо говоря, все, что не едят — это животные. Все, что едят — скотина, ее для того и выращивают.
Но это ладно, кто будет разбираться в таких тонкостях. Дело-то вот в чем: единственное право, которое в грубой и жестокой деревенской жизни признают за зверями — это не мучить их ради забавы. У каждого свое дело и свое предназначение, продиктованное тысячелетиями крестьянского быта. Сторожевая собака должна сторожить. Охотничья — помогать охотнику. Кошка нужна, чтобы ловить мышей и лежать на печке зимними вечерами. Корова дает молоко, свиньи — мясо, и так далее. И чтобы все это работало, скотина должна быть сыта и обихожена. И мне в этом видится куда больше заботы о правах животных, чем в обливании краской чьих-то шуб и воплях «как вы можете есть труп курицы!».
Защищая права животных, неплохо бы помнить, что человек вообще-то тоже оно и есть — хордовое, млекопитающее, отряд приматы. И тому, кто патетически вопрошает, «почему ты ешь мясо, носишь шубу и кастрируешь своего кота», следует изучить школьную программу биологии. Но зоозащитники-дилетанты не любят читать и думать. Они любят орать и обвинять. Кому нужен профессор Роберт Сапольски с его нудной нейроэндокринологией, если есть Грета Тунберг — без образования, зато громкая, напористая, свято уверенная в собственном праве обвинять и поучать.
Не надо этого делать, особенно с людьми, которые не придумывают себе альтернативную вселенную с мыслящими животными, а живут в реальном мире. И для кого фраза «чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак» — свидетельство скорее душевной лени, чем какой-то особой избранности. Чего ж не любить бессловесное существо, которое полностью от тебя зависит, и про которое можно напридумывать все, что в голову придет. А человек что, человека можно и в расход, чтоб собачьи или кошачьи права не нарушал.
И мой кот, кстати, тоже так считает. Он ведь не потому у компьютера сидит, что ему зябко по осени или еда в миске закончилась. Он пришел почитать о своих правах. По глазам вижу — читает, думает. Наверно, лужу теперь напрудит. В знак протеста.
