Привычка валить

Самое страшное в эмиграции — вовсе не встреча с незнакомой действительностью, а встреча со своими собственными демонами. Там, где вы родились, сделали первые шаги и пошли в первый класс, вас поначалу худо-бедно защищали старшие родственники, позволяя постепенно узнавать мир.

Вы жили среди людей, которым рассказывали те же сказки, которые смотрели те же фильмы и владеют тем же сленгом. При всей разнице в опыте, опыт все же был один. Вы вместе со своим поколением усваивали культурные коды и даже способы выяснять отношения.

Потом вы решили уехать. Как бы вы посмотрели на то, что ваша русская соседка в процессе решения элементарной бытовой вещи — скажем, ремонта электричества в подъезде — внезапно приблизит свое лицо к вашему, страшно закричит, брызгая слюной, будет топать ногами и швырять предметы?

Одно из двух: она или сумасшедшая, или пьяна.

Мне в таком случае пришлось вызывать приятельницу, которая лучше владеет словами и израильскими культурными кодами.

Оказалось, соседка вполне вменяема и тяжелых наркотиков не употребляет. И с ней очень даже можно договориться, только надо знать как. Наверное, мой ужас тоже вызвал у нее удивление. Кататонический ступор — вовсе не то, что она ожидала увидеть в процессе обсуждения темы.

Это мелочь, но, когда ты приезжаешь в чужую страну, ткань жизни кажется сотканной только из таких мелочей. Каждая непреодолима. Тебя не тренировали на то, что окружающим кажется элементарным. Вопрос даже не в языке, вопрос в способе.

Даже на собеседовании в Израиле принято сначала говорить «умею», а потом уже разбираться, как ты умеешь переводить с французского, если из всего французского ты знаешь только припев к песне из фильма «Три мушкетера». Как это работает? Черт его знает как, но работает. Глядишь, соискатель за пару дней уже немного «парле франсе». Просто очень нужна была эта работа.

Переезд внезапно ставит тебя вне социальных связей, заветных телефончиков, привычных маршрутов, привычного забалтывания и автоматических действий. Ты превращаешься, с одной стороны, в страшно напряженного, с другой — очень одинокого человека.

До такой степени одинокого, что иной раз начинаешь проговаривать происходящее самому себе как единственному «умному» человеку в округе. А при этом еще надо обязательно заранее строить конструкции на новом чужом языке даже при подходе к продавцу, не говоря уже о важном чиновнике.

И всем наплевать, каким ты был там. Можешь свои грамоты победителя капиталистического соревнования повесить на стенку съемной квартиры, если хозяин разрешит ее портить гвоздем.

Это понимание, что придется писать свою жизнь с первой буквы незнакомого алфавита, поначалу пугает, как смерть, и даже обижает. Потому что ты же был, ты был кем-то, ты помнишь об этом, а сейчас ты голый человек на голой земле, и лучше бы тебе эту память даже потерять, чтобы не болела.

И вот по мере того, как ты учишься всему: автоматически входить в автобус, зарабатывать какие-то маленькие деньги, отсылать письма и платить по счетам, когда осваиваешь вывески и обучаешься местным жестам, — как-то незаметно приходит чувство, что новая жизнь — это страшно прикольно. Что это не скучно и не страшно, что это вовсе не ад, а рождение.

Помните анекдот, как младенец в животе у мамы беседует со своим близнецом, есть ли жизнь после родов? Ведь в животе так привычно, тепло и исправно подается еда. Никто не помнит, как он рождался, но ученые говорят, для ребенка это весьма неприятно и даже больно. Другое дело, что свое рождение во взрослом возрасте вы запомните хорошо.

А потом… Потом вдруг вы поймете, что это интересно — быть человеком мира, и, кажется, вы совсем не против годик пожить в Бразилии. Почему в Бразилии? Потому что это другой континент и там джунгли. И совсем другие коды, которые тоже будет интересно изучать. Сколько миров существует на свете, и многие из них доступны к освоению.

Многие — не все, но многие эмигранты потом уже без писка меняют страну-другую и очень легко соглашаются поработать там и там. Почему нет, если есть хорошее предложение и вот эта, восхитительная уже, возможность поменять картинку перед глазами.

Советские люди так уж были воспитаны, что, где родился, там и пригодился, а покидают родину только предатели Родины. И что ничего хорошего на чужбине не ждет, кроме ностальгии по березкам.

Уверяю вас, есть гораздо более интересные деревья и более глубокие драмы, нежели тоска по Тверскому бульвару.

По-моему, нас просто запугали и запутали.

Со мной за партой учила иврит девушка из Австралии, которая приехала в Израиль пожить годик и поработать волонтером с детьми.

— Потом вернешься? — спросила я.
— Не знаю. Может, вернусь, а может, поеду в Европу.

Кажется, я ее понимаю. Но уже связана возрастом и ребенком, которому надо учиться в школе.

Но если ты выжил в новой стране первый раз, приходит бесшабашное понимание, что всюду люди и ты у себя есть, потому что ты себя увидел и остался с собой наедине, наконец. И сумел договориться с собой о разном. Это был вызов, безусловно, но без вызовов скучно.

А вокруг бесконечный мир. Я надеюсь, что моя дочь его попробует. У нее полно времени.