Заветы Ильича

Что делать человеку в условиях мирового экономического кризиса, решительно прописавшегося по его личному адресу, как никогда дорогого нам доллара и газавата России с Украиной?

Ответы на эти проклятые вопросы отчасти дает появившийся 150 лет назад великий роман не считающегося великим русского писателя Ивана Александровича Гончарова «Обломов». Главный ленивец русской литературы помещик Илья Ильич Обломов стал моим любимым литературным героем еще в школьные годы и остается таковым до сих пор, хотя уже и по другим причинам. Сначала я полюбил его потому, что сам очень хотел родиться помещиком. Мне казалась «прикольной» (и, каюсь, отчасти кажется таковой и теперь) возможность ничего не делать или заниматься тем, что тебе нравится; знать, что у тебя есть деньги, которые, если не сотворить уж слишком очевидных безумств, не кончатся никогда, и жить в свое удовольствие. При этом Илья Ильич в романе вовсе не выглядел счастливым человеком — даже любимая женщина предпочла его друга Штольца. Хотя любила Обломова.

С годами я понял, что прелесть и значимость человеческой личности Ильи Ильича (вот что значит мастерство литератора — показывая тип человека, сочинить живое существо, чью кровь и плоть читатель буквально чувствует кожей) для меня заключается в том выборе, который делает этот человек. Он ведь вовсе не бездельник, хотя, по его собственному признанию, ни разу в жизни даже сам не натянул чулок (на то есть верный слуга Захар).

Ум и душа Обломова постоянно и всецело поглощены титанической работой над выбором способа существования. Выбором, который сознательно или бессознательно вынужден делать каждый из нас.

Наша жизнь покоится на очень зыбких основаниях: мы в любой момент можем потерять работу, близких, здоровье. Мы смертны, наконец. Поэтому так важно найти для себя если не смысл жизни, то хотя бы некую незыблемую точку опоры, которую не способны выбить из-под нас, как табуретку из-под ног висельника, никакие обстоятельства.

Это сильное упрощение считать, будто бы Штольц в романе символизирует деятельный немецкий характер, а Обломов — созерцательный и пассивный русский. В конце концов, тезка Ильи Ильича — Илья Муромец — тоже лежал на печи тридцать лет и три года, а потом как встал, как накостылял супостатам. Правда, неизвестно, обрел ли при этом душевное равновесие. Опять же, если посмотреть на историю, и немцы, и русские такого наворотили! Еще непонятно, кто был деятельнее. Если бы Гитлер стал художником, а Ленин адвокатом, возможно, уцелели бы десятки миллионов невинно загубленных душ. Проблема глубже — в извечном человеческом выборе между поступком и бездействием, движением и покоем (отнюдь не душевным, деятельным людям зачастую живется куда спокойнее, чем созерцательным).

«Здравствуй, брат. Писать очень трудно!» — так приветствовали друг друга члены литературной группы «Серапионовы братья», возникшей в советской России в очередные очень трудные для страны и ее обитателей времена, в 1921 году. Перефразируя эти слова,

можно сказать: «Здравствуй, брат. Жить очень трудно!» Это касается жизни короткой и долгой, бесцельной и целеустремленной, богатой и бедной. Относительное благополучие внешних обстоятельств в конкретный момент времени не должно вводить в заблуждение.

Илья Ильич Обломов не нашел в себе моральных и физических сил приносить людям пользу действием, но он нашел в себе мужество не приносить никому, кроме себя, вреда.
По своему собственному опыту и опыту истории мы прекрасно знаем, а иногда хотя бы чувствуем, что порой неделание даже важнее действия, что решиться не совершить подлость не менее трудно, чем пойти на деятельный подвиг.

Оставаться самими собой в любых обстоятельствах, думать или хотя бы задумываться о себе как личности просит нас через расстояние в 150 лет Илья Ильич Обломов. Внезапная или, напротив, беспросветная и долгая нищета давит на личность не больше, чем постоянное богатство. Отсутствие заслуженных чинов и званий создает не меньшую угрозу саморазрушения, чем их наличие. Одинок человек перед собственной жизнью и смертью. Кого-то спасают семья и друзья, кого-то любимая или опостылевшая работа, кого-то усталое равнодушие от прожитого, кого-то не спасает ничего. Но каждый из нас остается собой или предает себя — третьего не дано. Это предательство личности или ее самосохранение происходит внутри сложной комбинации стечения личных и внешних обстоятельств. Того, что потом, после нашего ухода, назовут судьбой.

Так что

ни мировой экономический кризис, ни внезапная потеря работы или ее обретение, ни тяжелая болезнь или выздоровление, ни бедность или богатство не меняют и не отменяют главного.

Нет ничего важнее и труднее, печальнее и радостнее, наивнее и правильнее, чем борьба за себя, покуда жив человек.

Так завещал нам Илья Ильич Обломов, чья фамилия, если написать ее с маленькой буквы, несет на себе печать трагедии, понятной даже бесконечно далеким от русской литературной классики обывателям.