Цивилизация
19 августа 1991 года эрзац-Левитан позднего СССР, диктор Кириллов, бесстрастно, на ровной ноте, загробным голосом зачитал Заявление советского руководства, а затем Обращение к советскому народу. В заявлении сообщалось о введении чрезвычайного положения в связи с невозможностью исполнения своих обязанностей президентом и о том, что учреждается новый орган — Государственный комитет по чрезвычайному положению. «Гэ, Ка, Че, Пэ», — медленно цедил Кириллов комбинацию из четырех букв для тех, кто не понял. Заявление, датированное 18 августа, было подписано и. о. президента Геннадием Янаевым, премьер-министром Валентином Павловым, первым зампредом совета обороны Олегом Баклановым. В состав ГКЧП вошли восемь человек, которых диктор помянул почему-то по фамилиям без имен: Бакланов, Крючков, Павлов, Пуго, Стародубцев, Тизяков, Язов, Янаев.
Обращение к советскому народу было написано не бездарно. Его начало невольно вызывало в памяти хрестоматийное «Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!». Текст из пяти с половиной страниц начинался так: «Соотечественники! Граждане Советского Союза! В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность!» Дальше следовало единственное выправленное чьей-то рукой (ксерокс есть в моем архиве) предложение. В первоначальной редакции было «Начатая шесть лет назад политика реформ», в окончательной: «Начатая по инициативе М. С. Горбачева политика реформ». И в конце предложения вместо «явно зашла в тупик» — «в силу ряда причин зашла в тупик». Под документом стояли живые подписи Бакланова, Янаева, Крючкова и, кажется, Пуго. Правил кто-то из них, но, скорее всего, либо Янаев, либо Крючков, который и был, пожалуй, главным вдохновителем и режиссером всего этого карнавала.
В сущности, в Обращении была сказана давно известная если не всему народу, то высшим государственным чиновникам, затеявшим переворот строго по лекалам смещения Хрущева в октябре 1964 года, правда. «Потоки слов, горы заявлений и обещаний только подчеркивают скудость и убогость практических дел. Инфляция власти страшнее, чем всякая иная, разрушает наше государство, общество… Давно пора сказать людям правду: если не принять срочных и решительных мер по стабилизации экономики, то в самом недалеком времени неизбежен голод и новый виток обнищания, от которых один шаг до массовых проявлений стихийного недовольства с разрушительными последствиями. Только безответственные люди могут уповать на некую помощь из-за границы».
Ровно об этом твердили на прокуренных кухнях записные интеллигенты. Ровно это говорили друг другу молодые экономисты, писавшие на госдачах доклады высшему руководству и готовившие десятую по счету программу перехода к рынку, ни одна из которых не имела шансов быть утвержденной — во многом благодаря нерешительности упомянутого в Обращении к советскому народу М. С. Горбачева. О том же самом писали друг другу в докладных записках чиновники различных ведомств начиная с 1988 года, когда обнаружились первые признаки надвигающейся экономической катастрофы. Примерно то же самое говорил в своих выступлениях, терявших в цене от частого употребления, лидер перестройки.
Гэкачепистам не нравился проект нового Союзного договора, который должен был быть подписан 20 августа. Безукоризненные юридические претензии к нему были сформулированы в тексте Заявления председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова, опубликованного в «Правде» 20-го числа, но датированного 16-м. (Почему ждали четверо суток — непонятно.)
Словом, в текстах ГКЧП содержательного не было ничего, под чем не мог бы подписаться Горбачев. Но он не хотел никакого чрезвычайного положения. А путчисты не хотели Горбачева.
Он хотел подписаться под договором «О Союзе суверенных государств», который безотносительно воли и сознания президента СССР оформлял мягкую, цивилизованную форму неизбежного развода республик. Они не хотели столь мягкого договора и тем самым спровоцировали более быстрый и в более жесткой форме развал Союза. В этом и состоял трагический исторический разлад президента страны и глав его правительства, парламента, силовых ведомств. Что, впрочем, не отменяло сходства их позиций: все они считали, что СССР можно было спасти.
Михаил Сергеевич винил и винит до сих пор в распаде Союза своих оппонентов из ГКЧП. Они же уверены в том, что именно Горбачев развалил Союз.
Горбачев, конечно, историческая личность. Но путчисты ему льстили и льстят. Никакого Союза он не разваливал. Его развалила логика истории. Он лишь персонифицировал процесс. А потом быстро бежал впереди, потому что за ним неслась сокрушительная лавина, состоявшая из обломков старых сталинских комплексов, вечнозеленого ленинского учения, пятилеток качества, ни одна из которых не была выполнена. Горбачев вовремя отбежал в сторону — и лавина, всей своей мощью обрушившаяся на 1/6 часть суши, спровоцировала тектонический разлом. Еще одной великой империи не стало.
А вначале было Слово. Шок от Слова, спровоцированный самой речью Горбачева на апрельском пленуме. Система держалась на словах, потому что по внутреннему своему устройству была идеократией — структурой, управляемой идеями. Стоило поменять словесный ряд, как она рухнула. Значение имели и военные расходы, и падение цены на нефть, и неэффективность социалистического экономического уклада. Но в основании Системы лежало Слово. В конце пути тоже было Слово.
И лучше бы путчисты его не произносили. Потому что уже ничего, кроме зубной боли, оно не вызывало. «Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объеме».
Какая, на фиг, гордость?! Какая честь?! Какого такого советского человека?! Это я-то советский человек?! Так сказал многомиллионный бывший «совок» и вышел на улицы. Маршал Язов запретил в него стрелять, а премьер Павлов, мозгом недурного финансиста оценив объем государственного внешнего долга, размер дефицита бюджета и показатели инфляции, рвавшейся на волю, напился до белых чертей.
На том и порешили. Кому водевиль, а кому драма. История еще не рассудила, но еще рассудит тех, кто спорит о жанре события, наступление которого было объявлено механическим голосом диктора Кириллова.
