Цивилизация
Живопись Андрея Волкова считается живописью только потому, что так уж повелось в русском языке называть работы маслом на холсте. Вообще-то слово в данном случае не самое подходящее. Никакой «живости» у Волкова не встретишь — ни в смысле натуроподобия, ни в переносном значении занимательности, подвижности, выразительности. Здесь время застывает, как цемент в опалубке: вот он тек, чавкал, подрагивал поверхностью — и схватился. И ничего уже с ним не сделаешь без лома или отбойного молотка. Композиции у Волкова — геометрические знаки, в которые превращается обыденная реальность, если смотреть на нее долгим, отрешенным взором.
Предположим, сидит человек в квартире перед окном и видит не пейзаж, который с годами примелькался и обессмыслился, а рисунок оконного переплета.
Может, у человека какое горе, или он просто предается философским размышлениям, требующим отвлеченности от сиюминутных впечатлений. На сетчатке его глаз появляется устойчивый контур, по сути — символ состояния.
Производством таких символов Андрей Волков занимается давно. Только с годами вместо пустынных городских пейзажей стали появляться их геометрические эквиваленты. Вместо вида из окна — вид «на окно»: сузился обзор, пропала детализация, точка наблюдения втянулась внутрь помещения, как голова черепахи в панцирь. То же и с цветом: он лишился оттенков и полутонов, стал ровным, почти малярным. Все средства направлены на создание ощущения, что нет ничего более странного, чем типовая городская квартира.
Задумайтесь, находясь в отъезде или просто на работе: ваш дом пуст, но он все равно как-то выглядит. Так же, как при вас, или по-другому?
И в каком ракурсе надо представлять ваше жилище, если вас там нет? У Волкова не страшилки, он обходится без привидений и полтергейстов. Дело обстоит гораздо хуже: из его работ следует вывод, что в ваше отсутствие в квартире ничего не меняется. Осознаете кошмар? Дома ли вы, нет ли вас там — безразлично. Можете переклеить обои, передвинуть мебель, вставить евроокна с другим переплетным контуром — изменится только рисунок знака. Иллюзия, что вы у себя, что здесь вам все родное, останется только иллюзией.
Наверное, Волков не работает специально с урбанистическими фобиями. В том смысле, что не эксплуатирует их сознательно. Просто обнаруживает их в себе и пытается передать. В результате получается нечто противоположное классической интерьерной живописи. Ведь обычно изображение интерьера подразумевает присутствие человека, даже если его не видно. В этом состояла особая прелесть жанра, около двухсот лет назад именовавшегося «в комнатах». Усадебные анфилады и рабочие кабинеты изображались безлюдными, но как бы ждущими своих хозяев и несущими на себе отпечаток их личности.
Зритель оказывается в роли нечаянного гостя, который через обстановку постигает характер отсутствующего визави — примерно так чувствовала себя Татьяна Ларина в пустынном доме Онегина.
У Волкова совсем другой коленкор: в его трактовке даже сам Онегин, созерцая свой кабинет, мог бы сойти с ума от невозможности понять, кто же он такой. Точка зрения, конечно, не очень оптимистичная, но в ней есть сила достоверности. Как изжить отчуждение от своих вещей, от пейзажа за окном, от себя самого? Может быть, и никак. Может быть, с этим следует просто жить — ведь живут же люди с дальтонизмом и плоскостопием. Во всяком случае, у Волкова рецептов нет. Он это просто заметил.
Андрей Волков. «Пустые комнаты». В Центре современного искусства М`АРС (Пушкарев пер., 5) до 19 июля.
