Загадочный мор
Эпидемия сибирской язвы в Свердловске 1979 года не имела яркого начала. Утром 4 апреля жители южных районов города начали испытывать странные симптомы: у казалось бы здоровых людей внезапно подскакивала температура до 40 градусов, начинался кашель, у многих — рвота, некоторые теряли сознание. В первую очередь страдали рабочие местного керамического завода.
Можно было бы решить, что люди чем-то отравились, но легочные симптомы указывали на пневмонию. Маргарита Ильенко, главврач 24-й больницы, так вспоминала о тех событиях:
«Такой наплыв больных оказался совершенно неожиданным, часть из них мы поэтому повезли в «двадцатку». И вдруг оттуда мне звонит главный врач Яков Клипницер: — Слушай, Ильенко, у нас тут двое «твоих» умерли… Я опешила: — Как? А диагноз? — Похоже на пневмонию… Через некоторое время — снова звонок. Клипницер: — Маргарита Ивановна, я в панике: еще трое скончались! — Да от чего? — Токсическая пневмония… Честное слово, аж пот прошиб. Ведь если эта болезнь не затянута, нет других осложнений, «накладок», то летальных исходов от пневмонии практически нет, что, думаю, любому подготовленному медику хорошо известно. А тут почти мгновенная, тяжелейшая форма!»
Пневмония практически мгновенно переходила в отек легких, и пациенты умирали даже на искусственной вентиляции и получая большие дозы антибиотиков.
Разгадки пришлось ждать до утра 10 апреля, когда в 40-й больнице скончался пожилой мужчина из поселка под Свердловском. Ночью его доставили в реанимацию с подозрением на кровоизлияние в мозг, но спасти мужчину врачи не сумели. Вскрытие показало очень странную картину: кровоизлияния покрывали очень большую площадь мозговых оболочек, а не были локализованы в каком-то участке. Не было видно ни аневризмы сосудов (выпячивания истонченных стенок), ни признаков инфекционного заболевания менингоэнцефалита, что было основной версией врачей при жизни пациента. Вокруг тела собрался целый консилиум во главе с самыми опытными патологоанатомами.
Комплекс зданий городской больницы № 40 в Свердловске (на втором плане), 1979 год
pastvu.com
Врачи перебирали один диагноз за другим, и ничто не подходило, пока не исключили все, кроме сибирской язвы. Эта болезнь в основном протекает в легочной форме или в кожной, но имеет и сравнительно редкую септическую форму, для которой характерен токсический шок, приводящий к отеку и набуханию мозга. Когда врачи поняли это, то вспомнили, что видели похожую картину у другого умершего накануне. Тот пациент много лет страдал от гипертонии, поэтому кровоизлияние в мозг приняли за рядовой инсульт, но повторное вскрытие показало, что перед ними случай сибирской язвы. Это объясняло также поток пациентов с пневмонией.
Местные власти решили не привлекать внимание к проблеме. 13 апреля в газете «Уральский рабочий» появилось сообщение: «В Свердловске и области участились случаи заболевания скота. В колхоз был завезен низкокачественный корм для коров. Администрация города убедительно просит всех свердловчан воздержаться от приобретения мяса в случайных местах — в том числе на рынках».
Это дежурное объявление уже не играло никакой роли, слухи по городу начали распространяться гораздо раньше, и южные районы города превратились в мертвую зону.
«Очнулась через неделю в больнице»
Сохранился рассказ Раисы Смирновой, работницы местного керамического завода. Она рассказала «Новой газете» о том, как ощущалась болезнь от первого лица:
«Мне было 32 года. 9 апреля я, как обычно, пошла на работу. До завода от дома было 10 минут ходьбы. После обеда вдруг стало плохо. Появилась слабость. Заметила, что у меня посинели ногти и ноги. Это же увидела Наташа Брагина, работница отдела снабжения. Она позвала нашу начальницу: «Зина, смотри!» Измерили температуру — 40. Потом, говорят, была 42.
Скорая меня уже забирала без сознания. Очнулась через неделю в городской больнице № 40. Двухместная палата, я в ней одна. Рядом — процедурная. Слышу разговор медсестер:
«Мартемьянову (меня), наверное, не спасем, если до двенадцати не будет вакцины».
Я начала ворочаться, звать. Меня услышали. Медсестра прибежала, говорит: «Очнулась, слава богу». Вкололи мне в руку какое-то лекарство. Я смотрю, а у меня вся рука изрезана пробами: врачи подбирали антибиотик. Бициллин, пеницилин — ничего не помогало. Спустя время слышу, что в процедурной кто-то говорит: «Вакцину привезли». Медсестры побежали получать.
А потом — я не помню в красках, что было. Пришли, сделали укол. Дали капсулу: одна сторона розоватая, другая — прозрачная с белым порошком. Я выпила. Дальше день за днем становилось легче. Единственное — две недели, как очнулась, не могла ходить: ног не чувствовала. Врачи не скрывали от меня диагноз. Сказали сразу: сибирская язва.
Зато еще до выписки пришли два человека:
«Раиса Сергеевна, нам надо подписать документ о неразглашении. На 25 лет». Конечно, я подписала».
Раиса Смирнова в 79 году
Wikimedia Commons
Кто же виноват?
Подписать документ о неразглашении Смирнову попросили вовсе не потому, что советские власти боялись раскрытия тайны некачественного мяса в СССР. На тот момент военному руководству была очевидна истинная причина эпидемии. Они знали, что в городе расположено предприятие с условным названием «Свердловск-19», которое находилось в подчинении Минобороны и втайне занималось разработкой бактериологического оружия. На предприятии бактерии сибирской язвы выделяли из жидкости и превращали в сухой мелкодисперсный порошок.
Он был весьма летуч и всегда в каком-то количестве витал в воздухе. Чтобы избежать его попадания в окружающую среду, вытяжка из помещений была оборудована массивными фильтрами.
30 марта 1979 года один из сотрудников ушел с работы и оставил записку: «Засорился фильтр, я его снял. Фильтр следует заменить». В этом не было ничего необычного, замены производились регулярно. Однако по какой-то причине начальник смены не обратил внимание на записку и не внес данные о фильтре в рабочий журнал. Поэтому пришедшая вечерняя смена не знала, что фильтра на выходе нет, и включила вытяжку как ни в чем не бывало.
Отсутствие фильтра заметили лишь спустя несколько часов, и за это время большой объем сибирской язвы оказался выброшен в город. «Свердловск-19» не предупредил об этом ни городские власти, ни даже министерство обороны.
Эту версия излагается в книге «Осторожно! Биологическое оружие!», но бывший начальник особого отдела Уральского военного округа Андрей Миронюк рассказывал эту историю немного иначе:
«Один из сотрудников лаборатории пришел рано утром и, приступив к работе, не включил защитные механизмы. В результате резко повысилось давление на «рубашку» вентиляционной системы, фильтр лопнул и выпустил ... споры сибирской язвы <...> [Когда мы это узнали], тогда-то и была разработана целая программа по дезинформации общественного мнения в стране и мире. Под контроль взяли почту, связь, прессу. Работали и с иностранной разведкой».
Разработка бактериологического оружия запрещена международными договорами, и потому СССР яростно отрицал антропогенный характер эпидемии. На западе это мало кого убедило, и публикации об утечке бактериологического оружия там появились почти сразу.
Впервые официально эту версию подтвердил президент Борис Ельцин в 1992 году, который в момент эпидемии был первым секретарем Свердловского обкома. В интервью «Комсомольской правде» от 1992 года он заявил:
«Когда случилась вспышка сибирской язвы, в официальном заключении говорилось, что это какая-то собака привезла. Хотя позже КГБ все-таки признал, что причиной были наши военные разработки. Андропов позвонил Устинову и приказал ликвидировать эти производства полностью. Я считал, что так и сделали. Оказывается, лаборатории просто перебазировали в другую область».
Вскоре в журнале Science появилась научная статья, авторы которой проанализировали случаи 77 известных жертв. Ученые нанесли на карту их место работы и увидели, что больше всего зараженных днем 2 апреля находилось на узкой полосе, тянущейся по ветру от «Свердловска-19». Это было независимым подтверждением связи между утечкой и эпидемией.
Некоторые жертвы эпидемии в 2010-х годах пытались подать в суд на Минобороны и получить компенсацию, но, по открытым данным, ни одно исковое требование не было удовлетворено.
