Цивилизация
Снимки Ганса Мадая будили чувства бюргеров остротой боли, горечи и любви. В них — искреннее желание понять соседей по континенту. Сегодня, на фоне новой волны непонимания, выставка Мадая в пражской галерее Zahradnik «Конец серых дней» опять рождает непростые вопросы. Их обсуждает с Гансом наш постоянный автор писатель Дмитрий Петров.
— Что пробудило в вас интерес к странам «за занавесом» именно в момент их перехода от прежнего состояния к новому? Размышления? Некое событие? Случайность? Заказ?
— В 1987 году я решил сделать портрет города Бухареста. Там я узнал, что условия жизни немцев и венгров в Румынии резко ухудшились. По приказу Николае Чаушеску их старинные жилища разрушали, а крестьян выселяли в агропромышленные комплексы. Тогда хозяйство Румынии уже фактически погибло, а жизнь людей превратилась в кошмар. Это был почти голод.
Память об этой жизни не должна раствориться, решил я. И сделал репортаж для журнала «Штерн». А вскоре я уже снимал падение Берлинской стены и революции в Праге и Софии — чудный фейерверк социальной энергии после десятилетий оцепенения. На моих глазах рушились монументы, падали красные звезды, флаги превращались в рваные тряпки… Всё произошло в одно мгновение! И, как человек с камерой, упустить его я не мог. После 1989 года «железный занавес» исчез. И я отправился в другой мир. Восток Европы предстал передо мной прекрасный, как бабочка в янтаре. Но таким он был лишь для гостя извне.
— Какие открытия ждали вас в этом мире?
— Я открыл для себя вещи, которые высоко ценю: их мужество и честность, открытость в общении, дружелюбие, умение дорожить семейной жизнью и говорить серьезно о серьезных вещах. Там был почти неслышен непрерывный наш навязчивый шум телекоммуникаций. Скоро я понял: хотя визитеру с Запада легко попасть в ловушку сентиментальной идеализации, я и впрямь нашел настоящие сокровища.
— Вы помните самые необычные, захватывающие встречи?
— Необычно было все. И все захватывало. Рубеж 80–90-х годов очень сильно отличался от следующего десятилетия. Любой контакт местных жителей с западным журналистом был чреват серьезными проблемами. Тайная полиция всегда была рядом. Казалось, она видит сквозь стены. И я благодарен тем, кто, несмотря на это, помогал мне. За теплый прием, терпение и умение объяснить мне стороны жизни, которых я не понимал и вряд ли бы понял сам. Я уже говорил, как сделал для «Штерна» репортаж о планомерном уничтожении сел в Румынии. Спасибо всем, кто помог мне переправить его на Запад, спас от Секуритате. И разве смог бы я без посторонней помощи проникнуть в запретную зону Чернобыля и снять для Geo рассказ о селянах, что тайно вернулись в свои зараженные деревни?
Порой мне просто спасали жизнь. Скажем, во время войны в Югославии, где я снимал трагедию «чисток» и депортаций. Представьте: вас все время задерживают солдаты и полиция. В любой момент ваши пленки могут изъять, а вас выслать или посадить. Тут в одиночку пропадешь. И тех, кто помог мне, я запомнил навсегда.
— Во многих ваших работах сквозят боль, ужас, трагедия. Как художник, вы уверены, что они уже позади?
— Да. В моих снимках много боли, холода, беды. Я их видел. И показал честно. Но люди были для меня не просто объектами перед камерой. Это были друзья. Кстати, не думаю, что их жизнь сильно изменилась. И дело не в разнице между Востоком и Западом. Мир вообще мало меняется. Бедность, голод, война, изгнание никуда не делись. И пропасть между богатым и бедным миром все шире.
— Какие уроки то время преподало людям в Восточной Европе?
— У меня нет списка. Это была яркая вспышка между страданиями вчера и страданиями завтра. Но для меня 1989 год стал годом истины. Опишу его одним словом: Европа. Тогда на Востоке я нашел человеческие ценности, победившие и пережившие коммунизм. Часто спрашиваю себя: переживут ли они кризис, через которой мы проходим сегодня? Это для меня вопрос вопросов: тот дух солидарности возник лишь на мгновение? Или он сохранится? Неважно в какой город или страну я приезжал… Люди везде видели в происходящем только одно — возвращение в Европу. Но вернулись ли они? Не уверен. Выучил ли Восток свой урок? Вопрос важный. А ответа нет. Но ясно: идея общеевропейского дома, основанного на либеральной демократии и европейском сообществе, находится под серьезной угрозой.
— А какие уроки те события преподали Западу? Смог ли он их усвоить?
— Снимки, представленные на выставке, сделаны почти 30 лет назад. С тех пор я только дважды был в Восточной Европе. В 2012-м — в истерзанном войной Дубровнике и теперь — в Праге. И там, и здесь меня насторожила чрезмерная жажда потребления, массовая гонка за благополучием. Не все в ней преуспевают. Один мой венгерский друг как-то заметил: «Я пережил сорок лет коммунизма. Но не уверен, что проживу столько же при капитализме». Переход от плановой экономики к рынку несет с собой риски: жадность до денег, обжорство, нетерпимость, фанатизм, расизм, безработица и те виды несправедливости, каких не знал социализм. Это большая социальная травма. Она чревата торжеством закона джунглей. Мы пережили это. Но я не уверен, что Запад усвоил свой урок. Думаю, этого все же можно избежать для Востоке. Но удастся ли, парадоксальным образом зависит от усердия и благоразумия Запада, особенно Западной Европы. Если мы хотим понять восточных соседей, надо внимательно и искренне изучать ваш опыт. И это касается не только памяти и рассуждений о прошлом. Еще ничто не решено окончательно.
— А чему научились вы?
— Пропасть, отделяющая нас от предыдущих поколений, шире, чем когда-либо. И она расширяется. Думаю, причина в неутомимой тяге к «светлому будущему», под которым нередко понимают постоянный рост материального благополучия.В 1942 году Симона Вайль писала: «В любви к ближнему, как творческом акте, есть что-то гениальное»… Чему научили меня мои герои? Тому, что в мире есть страдание. И оно не отстраненный объект перед камерой. Страдают такие же люди, как мы. Много это или мало? Все зависит от отношения художника. От того, как ты это видишь. Часто в горе и бедности я видел уважение, искренность и красоту.
— Какие из ваших тогдашних открытий актуальны сегодня?
— Кто-то когда-то сказал: мы не можем изменить мир, а только себя. Истина проста: жизнь не разворот в глянцевом журнале. Сейчас я работаю учителем в центре для детей-беженцев из Албании, Боснии, Косова, Украины — из мест, где когда-то снимал… Плюс из Сирии, Ирака, Афганистана, Палестины… Это настоящая работа. И я бы никогда с ней не справился, если б не те съемки за «железным занавесом».
