Цивилизация
На ВДНХ состоялась презентация концепции обновленного павильона «Культура», который теперь будет именоваться «Культпросвет». Непосредственный перезапуск этого пространства состоится лишь весной, а пока руководитель проекта Эдуард Бояков представил команду из 12 кураторов, под руководством которых переданный Минкульту павильон должен зажить новой жизнью. «Газета.Ru» побеседовала с Бояковым, чтобы выяснить его дальнейшие планы.
— Скажите, как вообще возникла идея перезапуска павильона «Культура» и как вы оказались в этом проекте?
— Все началось месяца четыре назад с неожиданного предложения Мединского заняться павильоном «Культура».
— Он обратился к вам лично?
— Да. Причем не было никаких установок или специальных акцентов. Я пытался сперва понять, есть ли «специфика» заказа. Но министр сказал, что должно быть живое место, привлекательное для людей. И добавил словосочетание, которое мне понравилось, — «смысловая витрина». Никакого намека на цензуру не было ни от него, ни от директора Росизо Сергея Перова. Я понимаю, что в чьих-то глазах подставляюсь, когда об этом говорю, но не упомянуть это считаю неправильным. В моей жизни чиновники один раз пытались мне что-то заказать. Это было девятнадцать лет назад, сразу после первого фестиваля «Золотая маска», который хорошо прошел, и Швыдкой, бывший тогда замминистра, принял решение помогать фестивалю. Так вот, тогдашний руководитель минкультовского отдела театров приглашает меня, говорит: «Раз мы поддерживаем фестиваль, вот театр из республики, который очень интересен, он украсит афишу». И протягивает кассету с записью. Я отвечаю: «Присылайте кассету в экспертный совет». Судя по его реакции, он такое слышал впервые. После этого я не сталкивался ни с заказом, ни с цензурой. Хотя мы в «Практике», например, много чего себе позволяли. Уж точно были наглее тех, кто сейчас себя на баррикадах ощущает.
Эдуард Бояков
Михаил Мокрушин/РИА «Новости»— Давайте теперь вернемся к тому, что происходит на ВДНХ.
— Сейчас на ВДНХ новая команда. Многообещающая. Началось какое-то движение, и Минкульт, разумеется, решил не быть в стороне. Но когда павильон отдали министерству, похоже, возник естественный вопрос: что с этим пространством делать? Оно слишком сильное, слишком специальное. С театром, собором, с музеем-квартирой даже понятно, что делать, а здесь — не очень. Ни одна из привычных схем — типа «реставрация-реконструкция-приспособление» — тут не работает. С другой стороны, здесь и хипстерскими ужимками типа «вай-фай, кофейня, среда, семинары» не обойтись. Потому что ВДНХ — это вертикаль. Это образ рая на земле. Она так придумана. Она завязана на ампире… И на национальных мотивах. Первая идея в Минкульте, до разговора со мной, была выставить здесь картины соцреализма. Но это полная лажа, конечно, этого нельзя делать. В павильоне с узбекскими суфийскими орнаментами — ну какой соцреализм?! С этим пространством надо работать иначе и глубже.
Собственно, я и сказал, мол, Владимир Ростиславович, давайте я не буду бросаться на амбразуру, а подумаю над концепцией. Позову лучших специалистов, дайте два месяца. По ходу дела нашелся небольшой бюджет — действительно небольшой, лично я за концепцию не получу ни копейки. Но захватила нас всех эта тема очень быстро.
У нас сложился диалог с ВДНХ, они помогли с архивами, параллельно наша команда провела много ночей за обсуждением того, какая здесь может быть творческая и продюсерская модели, какой исторический контекст обязательно нужно учесть. Пытались обратиться к мировому опыту подобных междисциплинарных площадок…
— Я как раз хотел спросить, на что вы ориентировались?
— Знаете, это страшно интересно. Оказалось, что в мире нет ни одного аналога, который можно было бы взять как реальный референс. Разумеется, самый близкий пример — это Центр Помпиду. Но мы как-то говорили на этот счет с Ильей Ценципером и пришли к тому, что с Помпиду ведь задуманное не получилось. Илья вообще писал там диссертацию и изнутри понял, насколько это пространство атомизировано, что идею взаимопроникновения культурных дисциплин на практике реализовать не удалось. Там же все перекрыто. Это абсолютный совок получился, я только сейчас осознал. Я в это здание с разных входов заходил и забыл, что оно как одно пространство планировалось. Нет цельности, нет единства. И ведь это лучший пример. Остальные еще менее удачные — даже в Амстердаме, где есть три-четыре отличных кластера. Ну, это кластеры. Там надо вдохнуть творческую жизнь.
А здесь надо разбираться с тем, что придумано, что есть. Если говорить о «Культпросвете», бывшем павильоне «Культура», а до этого «Узбекистан», то само пространство настолько гениально сочинено, что в нем моментально чувствуешь себя варваром. Здесь нужен Боэций. Изучая историю павильона, мы смотрели фотографии с выставок, которые здесь проходили двадцать, десять, пять лет назад, и поражались: люди закрывают все пространство, делают выгородку, превращают все это в какую-то коробку. Это, разумеется, идет от постмодернизма, от либеральной идеи борьбы со всякой вертикалью. В том же Амстердаме сейчас очень небольших денег стоит купить помещение какого-нибудь собора и сделать там что угодно. Но сохранить это пространство трудно, встает масса вопросов — вплоть до отопления. Они и у нас возникают в случае с павильоном «Культпроствет». Но, на мой взгляд, надо просто изучать это пространство, относиться к нему с уважением и любовью. С этого начинать. И не бояться, что тебя назовут «сталинистом». Я же недавно уже получил эти обвинения в свой адрес в связи с выставкой «Романтический реализм», которую мы делали в Манеже. Читать некоторую критику было очень смешно, такие глупости там были написаны (хохочет). Но при этом это был мой самый успешный проект, я столько теплых слов от посетителей, зрителей никогда не слышал, не получал.
Мы исследовали миф. Мы показывали, как он работает, что политтехнологии не меняются. И что искусство может быть выше политтехнологий. Человек, по Бродскому, существо эстетическое прежде, чем этическое. И «Культпросвет» оказывается следующим шагом в этом смысле, это возможность, о которой я не мог и мечтать. Ведь это не театр, не музей. Мне очень нравится множество коннотаций, связанных со словом «павильон»: производственный павильон, выставочный, в павильонах собирают ракеты, какие-то сложные машины… Реальная семантика этого слова очень правильная, она сама по себе предполагает эту самую междисциплинарность, какую-то совершенно новую форму культурного события. Собственно, когда мы с кураторами стали придумывать, что здесь может происходить, то как раз слово «событие» стало идеально точным. Может быть, мы наберемся наглости и в итоге заявим это как жанр: мы междисциплинарная площадка и концерты нам делать неинтересно — мы делаем события. Вообще, и в этом нет никакого хвастовства, я понимаю, что если все получится, то это будет уникальная, не имеющая аналогов в мире площадка. А если не получится, то не получится совсем. Варианта «на троечку» здесь быть не может.
— Расскажите, что вы уже успели сделать?
— Пока сделаны расчеты, пристрелка, что называется. Нам нужно создать невероятно мобильную, технологичную площадку, пригодную для множества целей. Хочется, чтобы это была и элитарная институция, и местная — которая работает на Северо-Восточный округ — здесь же больше миллиона человек живет. То есть чтобы здесь проходило по 15–20 событий в неделю — не считая тренингов, лекций и танцевальных классов. Но теперь мою пассионарность должна сменить компетенция кураторов. Дело в том — и это важно, — что я здесь работаю как модератор. В этом нет никакого кокетства. Просто я не хочу здесь реализовывать свои творческие амбиции. Для этого есть, например, театр «Практика». И много других площадок, слава богу, предложений о работе намного больше, чем могу принять. Моя задача — организовать работу кураторов. Обслужить их. К этому я буду стремиться.
В частности, я сразу заявил о максимальной прозрачности бюджета. «Культпросвет» не может быть площадкой, где есть человек, распределяющий деньги. Программы могут стоить по-разному, но все деньги должны идти в общий котел. Разумеется, если куратор привел спонсора, то эти специальные бюджеты полностью «в общак» не пойдут. Я повторяю и еще много раз, видимо, это скажу — в этом проекте я буду работать на кураторов. Создавать для них среду для общения, сотворчества. Это же абсолютная дрим-тим, это действительно крупнейшие эксперты. При этом — с продюсерскими амбициями. И, конечно, самостоятельные, таких не «построишь». Взгляните на список — Барабанов, Гучмазова, Ибрагимова, Киселев, Лобанова, Морозов, Огер, Полозкова, Пустовая, Черемных. Чего желать-то еще…
— Пока финансирование полностью будет осуществляться государством?
— Да, конечно. Но в концепции у нас жестко прописано изменение этой пропорции — я надеюсь, что к третьему году проекта мы выйдем на 50% государственных денег. Возможно, быстрее, это задача-минимум.
— Давайте вернемся к разговору о самом павильоне. Есть шанс вернуть ему первоначальный вид — открыть прозрачный купол, например?
— В апреле, когда мы планируем полноценное открытие, этого, конечно, не случится. Пока мы занимаемся только оборудованием существующего пространства. Как я сказал, мы будем делать это с любовью, но менять внешний вид памятника архитектуры мы не имеем никакого права. Но одна из целей нашей творческой лаборатории — понять, что можно сделать с памятниками, как улучшить их состояние. В частности, это касается сталинской архитектуры — многие, скажем, ДК не маркированы как памятники, хотя по факту, несомненно, ими являются. Люди, как мы уже говорили, ненавидят сталинизм, но хочется объяснить, что архитектура, политика и люди — это не одно и то же. Поверьте мне на слово, я не сталинист (смеется). Наш павильон — ярчайшее подтверждение того, насколько шире ордерного «сталинского ампира» была тогдашняя архитектура. Это ведь можно назвать и фантастическим ар-нуво, и восточным ампиром.
Хочется всерьез обсудить опыт консервации памятников, который существует, например, в Италии, где их не достраивают, как у нас, а стараются сохранить то, что есть. Это среди прочего дает каждому из нас возможность додумать, подключить историю и фантазию. Это намного лучше, чем наше желание превратить все в одно сплошное Царицыно. Лужковский принцип реставрации вообще уже пора забыть. Пора менять отношение к памятникам. И главное здесь — наполнение памятника живой энергией. Поэтому мы и начинаем с творчества. А реставрация — придет позже, после изучения истории, после исследований и человеческого опыта.
