Цивилизация
Самое яркое впечатление «Кинотавра» последних дней — «Класс коррекции», полнометражный дебют Ивана И. Твердовского. Раньше молодой режиссер отбирал короткометражки для российских программ ММКФ и снимал собственные — в том числе псевдодокументальный «Собачий кайф» про детей, играющих в удушение полотенцем. Теперь Твердовский экранизировал повесть семейного психолога Екатерины Мурашовой про подростков, которых даже в школе предпочитают держать за решеткой.
Из перегруженной двоемирием и просто плохо написанной книги, где действие каждой второй главы происходит в коллективно воображаемом фэнтезийном пространстве,
Твердовский взял только необходимый для собственной истории минимум: детей, которых общество предпочло бы вовсе не замечать — с глаз долой, а в сердце они и так ни у кого не были. Кроме матерей, конечно.
В коррекционный класс переводится с домашнего образования Лена (Мария Поезжаева) — она почти мгновенно становится центром притяжения, умом и сердцем компании аутсайдеров, а также яблоком раздора для Антона (Филипп Авдеев) и Миши (Никита Кукушкин). Лена передвигается в инвалидном кресле, но похожа на луч света в темном царстве:
в ней собраны черты прекраснодушных, влюбляющих в себя героинь советского кино про юных.
От Кати из «Вам и не снилось» и Ксении из «А если это любовь?» до еще одной Лены — Бессольцевой из «Чучела».
Твердовский резкими линиями чертит любовный треугольник и образы враждебного мира взрослых, где невежество множится на агрессию. Директриса (ее роль исполнила кастинг-директор Наталья Домерецкая) издевательски бездушно поторапливает новенькую, которая буквально втаскивает себя на третий этаж школы по перилам, пока мама несет по ступеням коляску. А когда уборщица инкриминирует черные полосы на полу колесам все той же коляски, та же директриса спрашивает Лену, нет ли у нее еще одной, чтобы использовать ее в качестве своего рода «сменной обуви».
Дети тоже не подарок, и те, что учатся в «нормальных» классах, завидев новую ученицу класса коррекционного, включают камеры мобильных телефонов и отпускают замечания, бесконечно далекие от гуманизма и просто человечности.
Твердовский здорово схватывает моменты подростковой изменчивости, влияния коллектива и обстоятельств на пластичную, а в данном случае еще и сильно травмированную детскую психику:
те, кто объединяется, чтобы защитить тебя от внешнего врага, уже на следующий день сами могут начать травить, словно ничего и не было.
Подмечает он и то, что многим людям свойственно жалеть тех, кто слаб в своей слабости, но ломать тех, кто сколь-нибудь успешно борется с обстоятельствами, разрушая попутно обморочный покой системы, в которой главные заповеди: «не лезь», «не спрашивай», «тебе больше всех надо?», «самая умная?» и тому подобные.
При этом реалистический, на грани документального (изначально режиссер вообще хотел снимать мокьюментари) подход к изображению материала здесь сращивается с драматургией, в которой автор позволяет себе любой уровень условности.
В результате ближе всего «Класс коррекции» оказывается к Ларсу фон Триеру с его фильмами про ангелических героинь, проходящих путь жертвы, — «Рассекая волны», «Идиоты», «Танцующая в темноте», «Догвилль».
С той разницей, что Твердовский оправдывает спекулятивность и эксплуатацию не строгостью умопостроений, а юношескими витальностью и стремлением к победе сил добра любой ценой.
За витальность отвечают подвижная камера Федора Стручева и прекрасная молодежь из «Седьмой студии» Кирилла Серебренникова — эти ребята убедительны во всем.
В нежности и смелости — Поезжаева, в мягкости и заботе — Авдеев, в сочетании агрессии с ранимостью — Кукушкин. Этот треугольник без зазоров вписывается в конструкцию, где на равных живут и дышат вчерашние выпускники театральных вузов Артем Маркарьян и Юлия Серина, прошедшая коррекционный класс Мария Урядова, актрисы Наталья Павленкова и Ольга Лапшина в ролях матерей.
Помещая в подсмотренные у жизни обстоятельства практически невообразимую в реальности Лену, Твердовский тем самым оправдывает психологическую недостоверность отдельных поступков героев. И свое право на ошибки и нарушение законов драматургии он закрепляет двумя сценами чуда. Ровно такого, какого ждешь, когда тебе пятнадцать.
