Цивилизация
Чеховская комедия адаптирована, сценографирована и поставлена мэтром польского и мирового театра Кристианом Люпой, для которого это дебют на российской сцене. Заново перекроенная комедия, символически начинающаяся с провала спектакля (провалилась ее первая премьера в Александринке в 1896 году, да и последняя, открывавшая сезон-2007 в Питере была встречена насторожено), на сцене МХТ, родившегося под знаком «Чайки», вызвала у публики восторг первооткрывателей.
Зрители еще спокойно распределяются по залу, а персонажи уже, нервно топчась, обживают сцену. Таким образом, начало спектакля четко не фиксируется сознанием – слегка притушили свет, и стулья, стоящие на авансцене спинками к зрителю, постепенно заполняются актерами, увеличивая количество зрительских рядов. Красная неоновая рамка, очерчивающая коробку сцены, маркирует границу между таким условным зрительским залом и странной бутафорской реальностью. Там, в глубине, индустриальные двухэтажные руины с отвисающим стеклянным резервуаром-озером и заваленный хламом покореженный автобус МЧС.
А персонажи, ожидающие начала спектакля, отлично знают о наличии публики, поэтому половина реплик первого действия обращена не просто в зал, а как будто кому-то из своих в зале.
Неумолимо медленно тянется первый акт – с очень внятным и совсем не странным монологом Нины, выныривающей из синусоиды резервуара, с разговорами о новых формах, с отчаянными пробежками Константина меж зрительских рядов, с изнуряющее-повторяющимся чтением Мопассана и невероятной длины кажущимися спонтанными паузами между репликами. Неожиданно в зал дают полный свет — антракт. А после него совершенно меняется ритм, и события трех остальных актов, вопреки хронологической логике, Кристиан Люпа прессует в одно стремительное действие. Это уже другая история – история разрушения иллюзий, душ и мучительного созидательного начала, с которого все так прекрасно начиналось.
Еще в самом начале Треплев, взывая к публике, произносит: «Поймите меня, пожалуйста!» — и присутствующие становятся привлеченными персонажами. А пьеса Чехова инсценируется в том же ключе, что и монолог Нины Заречной о Мировой душе, – жестко, безысходно, даже жутковато. Вот опускается метафорическая кроваво-красная глухая стена, в одну из трех дверей заходит Тригорин, в другую выходит Треплев, стена тут же убирается, но теперь они оба по одну сторону этой стены. А бутафорская, театральная реальность осталась по другую сторону.
Нина Заречная, цепляясь за иллюзию, неожиданно для себя читает «Мы отдохнем. Мы увидим небо в алмазах» из «Дяди Вани», но ее гонят со сцены монтировщики.
Константин Гаврилович в финале не стреляется, но французский шансон, под который они с Ниной подытоживают свой опыт освоения территории искусства и реальности, — «Я оставляю прошлое, будущее будет лучше» — звучит едва ли не горестней, чем «дело в том, что Константин Гаврилович застрелился».
Поразительно работают в спектакле актеры. Марина Игнатова – просто несравненная Аркадина, с легкостью играющая в жизнь при помощи актерских штампов, находящаяся постоянно на грани откровенной фальши, но заставляющая окружающих делать вид, что они — верят. Замечательный Андрей Шимко (в Александринке – актер приглашенный, занятый, кстати, в спектаклях Андрея Могучего «Pro Турандот» и «He Hamlet»), габитусом и обаянием напоминающий Олега Борисова, блестяще представляет столь узнаваемого — уставшего, оскудевшего чувствами и талантом — кумира, доведенного в своем творчестве до автоматизма. Востребованная решительно во всех приехавших в Москву премьерах Александринки Юлия Марченко (Нина) воплощает не обманутую барышню (фальшью Тригорина ни на минуту не обольщается), но Актрису, подлинные страдания для которой — составная часть профессии.
Вообще, вся актерская команда явно удалась. И удалась, собственно, комедия – в зале много смеялись, причем не только над гэгами вроде «Браво, Сильва», раздавшимися с галерки, но и над текстом, в лишенной пафоса интонации оказавшимся действительно смешным.
Пьесу о преодолении (ли невозможности преодолеть?) рутины в творчестве и об ответственности перед талантом Чехов, по собственному признанию, написал, страшно соврав против условий сцены. («Вышло не ахти. Вообще говоря, я драматург неважный»). А после первого провала Антон Павлович написал: «Никогда я не буду ни писать пьес, ни ставить». В последовавшем триумфальном шествии комедии по мировой сцене «Чайка» Кристиана Люпы оказалась убедительным актом современной драматургии в постановке молодого, шестидесятипятилетнего режиссера.
