Государство для меня

Писать от первого лица всегда неловко. Но иногда приходится, если речь идет не только о твоем частном мнении, но и о твоей собственной жизни.

В России законы сочиняются и выполняются таким образом, чтобы частный человек из любого меньшинства (не считая представителей узкого круга властной корпорации) чувствовал себя изгоем, жертвой и заложником государства. Возможно, это главное, что пора изменить в стране, — сделать ее государством для каждого конкретного «меня», а не для правящей элиты, которая здесь уже тысячу лет неизменно коршуном парит над законом. И не для безликой серой толпы условного большинства, которой всегда все равно, а потому подходит любое государство.

Очередная волна ксенофобии, захлестывающая Россию, заставила меня вспомнить о том, что я нацмен. Национальное меньшинство. И был им всю жизнь. Я был национальным меньшинством в Узбекистане, где родился и вырос. Я остаюсь им в России. Мне лично это проблем не доставляет: я привык ладить или (крайне редко) не ладить с людьми, а не с узбеками или русскими. В этом месте я уже слышу закадровый голос оппонента: «Убирайся в свой Израиль, и будешь там не нацменом, а нацболом — национальным большинством».

Но тут возникает другая «беда»: я не только национальное, но и политическое меньшинство.

Классические либералы никогда не были в большинстве ни в одной стране мира, тем более в России. Как либерал, я убежден, что человек имеет право жить там, где хочет. Получается или нет — другой вопрос. Именно поэтому я против любых мер искусственного ограничения миграции: визовых барьеров в цивилизованном мире не должно быть вовсе.

Я против смертной казни, а большинство — за. Замечательно, что хотя бы в этом вопросе российская власть пока не идет на поводу у большинства. Я против запрета клонирования. Любой ненасильственный способ продления человеческой жизни важен, потому что важна любая человеческая жизнь. Я за максимально возможные политические и экономические свободы — но для каждого человека, а не для начальства, его родни и друзей, как в России.

Как агностик, я еще и религиозное меньшинство. Агностиков всегда, даже в безбожные советские годы, было меньше, чем атеистов. А когда советская власть в конце своего существования разрешила верить в Бога, у нас огромное количество людей вдруг заделались верующими. Теперь даже светское государство зачем-то юридически защищает от оскорблений их чувства. Хотя юридически защитить всякие чувства, которые в принципе находятся вне категории права, невозможно. И уж тем более ничто не может оскорбить чувства искренне верующих. Ведь их Вера безоговорочна и не подлежит сомнениям. Как не подлежит сомнению и то, что государство никоим образом не должно мешать верующим верить в любого из своих богов, атеистам — не верить, агностикам — сомневаться.

Пожалуй, единственное большинство, к которому я все-таки принадлежу, — сексуальное. Но и тут права меньшинств кажутся мне критически важными не столько для самих геев, лесбиянок, бисексуалов и трансгендеров, сколько для государств и человеческих сообществ в целом. Дискриминация по национальным, религиозным, половым или сексуальным признакам — совсем уж некрасивое проявление в человеке животного начала. Это животное начало полностью не победить, мы и есть животные. Но не надо его демонстрировать столь самозабвенно и откровенно там, где мы хотя бы отчасти способны себя контролировать, на уровне государства. Государство все-таки должно уменьшать степень варварства отдельных человеческих особей, а не увеличивать ее.

Как человек меньшинства, которому никогда не быть большинством, искренне хочу, чтобы Россия стала страной, в которой будет морально комфортно жить таким, как я. Где человек из любого меньшинства, соблюдающий законы, не чувствовал бы себя угнетенным.

Как это сделать? Автор, где твоя позитивная программа?

Как ни странно, начать нужно с того, чтобы президент, министр, депутат, чекист, полицейский в какую-то секунду своего существования догадался, осознал, прочувствовал, что он обыкновенный частный смертный человек. Что их, начальников, жизни ничуть не более (но и не менее) важны и значимы, чем жизни тех, кого они обворовывают, обманывают, прессуют, просто не считают за людей.

По отношению к смерти каждый человек находится не просто в меньшинстве, а в абсолютном одиночестве. За тебя никто не умрет.

Тут не компьютерная игра, где ты по ходу дела можешь получить в награду три или пять жизней, истребив какое-то количество вымышленных врагов.

И вот когда этот человек из государственной иерархии осознает, что он тоже стратегически одинок перед лицом смерти, что может в любой момент тяжело заболеть, что рано или поздно о нем все равно забудут или исказят память до неузнаваемости, что он сам мигрант в этом мире, можно приступать к сочинению законов и правоприменительной практике.

Сильному нужно почувствовать себя слабым. Человеку власти — безвластным. Человеку большинства — меньшинством.

Проявить вроде бы элементарный, но при этом очень сложный навык: поставить себя на место другого. Это не его зарезали ножом в метро, а тебя. Это не ему не дают честно выбирать и выбираться, а тебе. Это не у него отнимают бизнес, сажая в тюрьму по сфабрикованному уголовному делу, а у тебя.

Я не знаю, есть ли еще в каком-нибудь языке, кроме русского, выражение «подавляющее большинство». Но я точно знаю, что государство может и должно, причем исключительно в рамках закона, подавлять только тех, кто совершает преступления, давая спокойно и свободно жить всем остальным. И что Россия теоретически способна стать таким государством. Хотя бы — первый раз в своей истории — попытаться.