Цивилизация
В Набокове меня всегда поражали две вещи: завораживала его работа со стилистикой, особенно в русскоязычных романах, и пугали почти все его сюжеты. Сквозная набоковская тема ни для кого не станет открытием — отношения нимфетки и взрослого мужчины, губительное влечение. Этот мотив зазвучал еще в повести «Волшебник», сыграл злую шутку с персонажами «Камеры обскура» и, в конце концов, разросся до масштаба гноящейся язвы уже в, ясное дело, «Лолите». Да даже в «Приглашении на казнь» возникает эта же тема: в эпизоде, когда дочка начальника тюрьмы помогает бедному Цинциннату «сбежать» через подкоп.
Как только этот сквозной мотив не интерпретировали: и как метафору русской революции, и как попытку понять природу любви, и как рецепт метафизического освобождения от реальности через нарушения запрета и последующую смерть — и буквальную, и образную. И у Набокова это всегда так до одури детально — и телесно, и эмоционально, — что порой хочется взять и выкинуть книгу. Автор-то своего добился. Все так и планировалось. А вот меня от этого в дрожь бросает. Всегда. Иногда и вовсе подташнивает. Но стиль смаковать хочется — и эстетическое наслаждение текстом побеждает.
А вот «Защита Лужина» этого мотива лишена и оттого ощущается невероятно свежей во всем корпусе набоковских текстов. Особенно русскоязычных. Роман буквально пахнет сиренью: как один из эпизодических героев, учивших маленького Лужина играть в шахматы.
Впрочем, закончим с субъективным.
В прошлом году мне повезло побывать на проекте Российской Государственной Библиотеки, в рамках которого комик Евгений Чебатков читал отрывки из русской классики — и попал я именно на «Защиту Лужина». Мало того, что после этого роман захотелось перечитать (собственно, перечитал), меня осенило, чем пронизан этот текст. Мощнейшим зарядом ностальгии.
«Защита Лужина» полна сожаления об ушедшей имперской России — не в политическом смысле, фу, как это пошло, нет, — в бытовом.
Это роман-плач об уходящих временах особой интеллигенции и о закате Золотого века, и особенно остро все это воспринимается именно глазами самого Лужина. Помните, как у Бунина запах яблок — образ сохраненного в воспоминаниях прошлого? Вся «Защита Лужина» этим запахом пропитана насквозь: им пахнут комнаты, где герой впервые играет в шахматы, и его школьная скамья, и прогулки по берлинскому санаторию уже во взрослой жизни, и душная квартира.
Лужин, перманентно смотрящий куда-то назад — человек прошлого; в нем он наглухо законсервирован.
Будто все вокруг — ненастоящее, картонное, как часы в «Приглашении на казнь», а все былое — и есть подлинная жизнь. Ностальгия глобальная в конце концов сводится к личностной. А фразу: «Ах, как славно было в детстве/молодости, вот бы вернуть эти дни!» — кажется, хоть раз произносил каждый.
Помнится, Шопенгауэр говорил, что счастье ретроспективно: мы вспоминаем о нем, когда оно прошло, вечно хотим вернуть его, редко умеем чувствовать его в настоящем — или не умеем вовсе. А стоило бы научиться. Жизнь спиной вперед — страшная, искалеченная. Способная разладить с реальностью даже гения.
Так к черту нимфеток и взрослых мужчин! К черту запретную любовь, греховность, преступления и наказания, попытку осмыслить природу власти. Вот эта тема пугающе универсальна: тема захватывающей все и вся ностальгии и Золотого века, о котором грезили все народы мира — и каждый из нас в отдельности. Но есть ли этот Золотой век? Пусть он такой же желанный, как шахматные уроки тайком от родителей, пусть так же близок сердцу, как «быстрое дачное лето, состоящее в общем из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья».
Есть, нет — какая разница. Человек всегда к нему обращен. Русский — в особенности. Всегда смотрит в туманное «тогда» и хочет его вернуть. Ведь оно наполнено светом: это маленькая волшебная страна, в которой жил однажды, а потом забыл путь туда — и уже не сможешь вернуться.
И Набоков это углядел. Овеществил неуловимое «тогда», вернул нас туда, дал побродить, осмотреться — чтобы разбить эту иллюзию, оставив у разбитого корыта. Ничего, кроме него, в таком сценарии и не светит.
Куда бежать, если настоящее так плохо, а прошлое так свежо? На плитках-клеточках ванной опостылевшей квартиры Лужин нашел свой ответ.
Известно какой.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.