Цивилизация
Вопрос не праздный потому именно, что никем практически не обсуждается. Предполагается более или менее по умолчанию, что г-н Лебедев в частности и МЕНАТЕП в целом в любом случае неправедно увел кусочек госсобственности, однако ворошить этот вопрос нет смысла и возможности, тем более что одна вынутая палочка легко может обрушить всю спичечную башню, возводившуюся целых десять лет.
Политический эффект коллизии Лебедева и ЮКОСа заключается как раз в том, что она снова поставила перед обществом совершенно-таки капитальный вопрос: есть ли в России легальная частная собственность? Рабочая гипотеза Генпрокуратуры — что нет. Рабочая гипотеза просвещенного общественного мнения: если и есть, то она почти неотличима от нелегальной, а потому вопрос не имеет практического смысла. Отсюда предложения о приватизационной амнистии, ограничении срока давности тремя годами и пр., исходящие именно из того, что провести никаких внятных разделительных линий между легальным и нелегальным невозможно, можно только предать забвению.
Свою версию амнистии предлагает и Генеральная прокуратура. По слухам, Ходорковскому настойчиво намекают, что конфликт можно уладить, заплатив в бюджет 283 млн за «Апатит», то есть повторив «потанинскую схему».
Смысл схемы в том, что олигарх признает свою воровскую вину без судебного разбирательства.
На том все и успокоятся. Генпрокуратуре не придется хлопотать с построением доказательной базы, а Платону Лебедеву сидеть в тюрьме.
И тот и другой вариант амнистии исходят на самом деле из одного и того же посыла, что грань между легальным и нелегальным в нашей русской жизни неопределима в принципе. Поэтому все надо признать нелегальным, а потом простить, но под честное слово и деятельное раскаяние в виде бюджетонаполняющих или общественно полезных работ (дворец в Стрельне, «Единая Россия» — да мало ли накопилось дел!). Характерно, что оба варианта никоим образом не задают правил легализации и будущего легального поведения, но лишь устанавливают правила поведения для условно осужденного и приставленного к нему участкового. Собственно говоря, какая ж тут амнистия? Мы так точно и живем.
Заметили ли вы, что удивительной новацией, просто-таки находкой современной российской юриспруденции стали какие-то огромные условные срока? Человека, значит, обвиняют черт знает в чем, например в подготовке убийства, и дают в результате лет там шесть или девять, но условно и с освобождением в зале суда. Понятно, что это форма сделки с правосудием: обвиняемый не слишком возмущается тем, что обвинение подтасовано и построено на соплях, а его за это выпускают из предвариловки и разрешают несколько лет ночевать вне зоны. На самом деле это всего лишь та оригинальная форма, которую принимает институт сделки с правосудием в системе, построенной на презумпции виновности. Понятно, что он убил, доказать только не совсем удалось.
Так что, по определению суда, будешь убийцей условно. Согласен — давай, не согласен — обратно в камеру, будем доказывать, пока не получится.
Социальный эффект применения правосудия, основанного на презумпции виновности, потрясающий! Общество делится не на виновных и невиновных, а на условно осужденных и условно неосужденных. И живет в убеждении, что ясной грани между легальным и нелегальным нет. Это замечательное общество отличается еще, например, тем, что в нем абсолютно бессмысленно не воровать. Никто просто не заметит, не узнает или не поймет.
Дело «Апатита» — классическое приватизационное дело. Государство не могло получить за свою собственность живые деньги, но и не могло по политическим обстоятельствам продать ее «за бесценок». Придумываются «инвестконкурсы», то есть схемы, в рамках которых государство делает вид, что продает собственность за большие деньги (суммы-то солидные), а приватизаторы — что покупают ее за эти деньги (платить потом и в худшем случае — самому себе). Дальше тоже классика: условия конкурса не выполнены, а акции уведены. Нехорошо. Далее мировая сделка: руководитель РФФИ г-н Малин берет в бюджет в возмещение утраченных государством акций $15 млн.
По мнению прокуратуры, Лебедев не исполнил решения суда, определившего вернуть акции, а при заключении мирового соглашения с РФФИ заплатил меньше, чем следовало. И вот тут житейское здравомыслие встречается с первым затруднением. В чем, собственно, претензия прокуратуры? В том, что руководитель РФФИ г-н Малин взял за акции мало? Но почему в тюрьме-то тогда г-н Лебедев?
Иными словами, прокуратура, предъявляя Лебедеву сегодня претензии по сделке 1993 года, на самом деле пытается пересмотреть вторую, мировую сделку 2000 года. Кого в 2003 году может заинтересовать факт неисполнения решений суда в 1993-м? Публичная убедительность обвинений, предъявленных Платону Лебедеву, основана на одном простом факте — разнице цифр. В одном документе стоит 283 млн (условленная сумма инвестиций), а в другом — 15 млн (возмещение стоимости акций). Какое дело прокуратуре, что 283 млн — это предполагаемые инвестиции, то есть вложения в собственное дело, а 15 млн — деньги, уплаченные бюджету.
Прокуратура бизнес-школ не кончала, она с преступностью борется.
На простой вопрос, какую все-таки прокуратура оспаривает сделку — инвестконкурс 1993 года или мировую 2000-го? Есть простой ответ: да никакую. Любую, при которой госсобственность превращалась в капитал.
Убедительность всех антиприватизационных дел строится на простом житейском представлении, что наше народное достояние стоило больше, чем за него было заплачено при приватизации. А смысл претензии прокуратуры к МЕНАТЕПу и Лебедеву - в том, что сегодня, летом 2003 года прокуратура оценивает 20% акций «Апатита» в другую сумму. Сознание справедливости и непросвещенного обывателя, и Генеральной прокуратуры основано на том предположении, что сегодняшняя капитализации некогда приватизированных предприятий и есть размер упущенной выгоды, говоря проще — сумма украденного.
Ключевой проблемой общественного мнения в отношении приватизации является предположение, что стоимость той госсобственности можно оценить, исходя из прибылей, которые она теперь приносит.
И это есть пересмотр не столько «итогов приватизации», что было бы еще полбеды, сколько самого факта приватизации. Это есть форма рэкета и прямой налог на капитализацию собственности. Чем она у тебя выше, тем, следственно, ты больше должен обманутой родине, тем, получается, больше ты украл. Тем дольше тебе, соответственно, сидеть.
~ На самом деле разрешить эту коллизию не так уж сложно. Дело в том, что прокуратура защищает не право собственника, а саму собственность — ту самую, общенародную, незаконно и мошеннически приватизированную государственную собственность. И другого не умеет. Ибо если бы она защищала права собственника (в данном случае — государства), то должна была действовать либо на основании его претензий, либо признать мировую сделку, заключенную распорядителем госимущества — РФФИ, ничтожной, доказав превышение полномочий или преступный сговор.
Встреченный совершенно случайно на днях олигарх по поводу дела ЮКОСа высказался так: ну, вообще, эдак прокурорские могут дождаться закона о люстрации. Он, конечно, лицо заинтересованное, потому как тоже олигарх. Но все ж не без огонька сказано. Ведь нелегальность собственности в сегодняшней России есть всего лишь другая сторона квазилегальности правосудия. Одно не может быть без другого. И с этим пора уже что-то делать.
