Неотъемлемые венцы

Ельцин умер, а его не развенчали. Его преемник даже объявил тогда национальный траур. С тех пор прошел год, а Ельцина все не клянут с трибун.

Наоборот, его именем называют объекты: улицу в селе Бутка (бывшая Карла Маркса), улицу в Екатеринбурге (бывшая 9-го Января), уральский вуз, в котором он учился, и еще будущую Президентскую библиотеку в Петербурге, под которую спешно приспосабливают здание Синода, ломая ради сбережения времени даже и открывшиеся исторические артефакты.

При всем при этом политику Ельцина не продолжают, его эпоху официально называют «проклятыми (вариант — «лихими») девяностыми», а люди из его окружения либо серьезно пострадали, либо убежали, либо ушли в тень, либо делом доказали, что порвали с прошлым.

Для сегодняшней номенклатуры Ельцин — кто угодно, но уж точно не икона.

О «возврате к ельцинским нормам партийной и государственной жизни» здесь не мечтают и желательные для себя послабления обозначают какими-то другими словами. Что же до народа, то о старом президенте он вспоминает нечасто, а когда вспоминает, то уж вовсе не былые свои страстные надежды, а одни только разочарования в них.

Память Бориса Ельцина чтит часть интеллигентов. И ее чтит официоз. Он чтит не человека и не политика. Он старается, пусть и без охоты, и уж точно без любви, научиться почитать права, приносимые президентской должностью и не подлежащие последующему отъему, почитать саму преемственность политического режима, первым главой которого был Ельцин.

Никто, надеюсь, не станет объяснять эту новинку сентиментальностью Путина, конечно же, обязанного Ельцину своим возвышением, конечно же, бравшего какие-то обязательства насчет интересов ближнего его круга и, конечно же, готового считаться со всем этим ничуть не больше, чем Брежнев считался со своим отставным благодетелем Хрущевым, а Хрущев до этого — с уволенными своими соратниками Молотовым, Кагановичем и примкнувшим к ним Шипиловым.

Растет не уровень доброты наших правителей (да и были ли у нас злые? Сколько сограждан и сегодня считают Сталина гуманистом?) — меняется состояние их умов.

Когда год назад Путин объявлял траур по Ельцину, это был, может быть, первый бесспорный знак, что он действительно решил в положенный срок передать бразды другому человеку.

Говорят, что передает он их сейчас скорее формально, чем всерьез. Но сам-то он так ли уверен в сугубой формальности этой процедуры? Разве мало признаков того, что статус отставных президентов обставляется все новыми ритуалами и гарантиями — начиная от материального их обеспечения и кончая сочинением регламента их похорон на специально подготовленном почетном месте? Неужели все это делается просто так?

Со своей пунктуальностью и стремлением входить во все детали Владимир Владимирович лишь оформляет традицию, заложенную в свое время Борисом Николаевичем.

Именно в эпоху Бориса Ельцина его предшественник Михаил Горбачев при очевидной личной неприязни к нему преемника сохранил не только кое-какие житейские удобства, но и место в общественной жизни.

Отставной правитель, оставшийся публичной фигурой и даже поучаствовавший однажды в президентских выборах. Для Европы — ничего особенного. Даже и не поймут, в чем изюмина. Для нашей страны — революция. То, чего ни разу не было.

Вот представьте себе, как, скажем, в начале 1918 года отрекшийся император Николай Романов и действующий председатель Совнаркома Ульянов-Ленин совместной телеграммой поздравляют А. Ф. Керенского с первой годовщиной Февральского переворота. Не получается представить?

Тогда попробуйте вообразить другое: как теплым апрельским вечером 1969-го генсек Л. И. Брежнев в обществе экс-предсовмина Г. М. Маленкова, вооружившись цветами, коньяком и конфетами, мчит на дачу к пенсионеру Н. С. Хрущеву — поздравлять бывшего коллегу с 75-летием. Опять не получается? Поискать другие исторические возможности?

Лучше и не искать.

Пришествие неожиданных или несвоевременных преемников, дежурное развенчание ими своих предшественников — атрибут доброй половины всех смен первых лиц не только в советскую эпоху, но и до нее.

Считая от праотца империи Ивана Третьего и до сего дня три подряд передачи власти без государственного переворота, или насильственной смерти предыдущего правителя, или того и другого разом — это российский исторический максимум.

Чем бы ни руководствовались сегодняшние наши вожди, их попытка изменить эту древнюю традицию — начинание, думаю, перспективное. Ведь

если за теми, кто хоть раз носил президентский венец, признать неотъемлемое право на общественное почтение и официальную память, то это может перекинуться и на вторые, третьи и последующие лица.

А если все эти лица станут меньше трястись за свое будущее и спокойнее расставаться с должностями, так можно ведь со временем дойти и до мирной и регулярной смены властей на всех уровнях, а там, глядишь, и до демократии.

Правда, Борис Ельцин при всех зигзагах своего пути гораздо меньше страшился народных масс, даже и не имея еще в запасе заранее заготовленных гарантий. Но недаром же именно от него пошел отсчет российских президентов. Удивительно ли, что его костюм велик преемникам на несколько размеров?