Цивилизация
Анкара топчется в предбаннике европейской интеграции уже более 40 лет (в 1963 году был заключен договор об ассоциированных отношениях). Еще пару лет назад лидеры Старого Света не очень беспокоились — Турция была настолько далека от всех возможных европейских стандартов демократии, что любые претензии Анкары на членство в ЕС разбивались о длинный перечень формальных требований. Всегда можно было сказать: мы — всей душой, но вот условия членства в клубе. Выполняйте — и добро пожаловать!
Проблемы начались, когда правительство Турции вдруг действительно взялось выполнять требования и серьезно продвинулось в этом направлении.
Конечно, сравнивать уровень демократического развития турецкого общества с французским или британским все равно бессмысленно. Но через три года членом ЕС будет, например, Румыния, и тогда доказать, что отставание Турции безнадежно, будет намного сложнее. Как бы то ни было, в какой-то момент турецкий вопрос переместился в неприятную для европейцев плоскость. Им пришлось говорить не о том, что Анкара в принципе не способна соответствовать высоким критериям членства, а о том, что ЕС не готов принять в свои ряды крупную мусульманскую страну.
И, как только в дискуссии всплыл конфессиональный аргумент, а из официальных лиц публично об этом впервые заявил три года назад глава Европейского конвента Валери Жискар д'Эстен, европейцы попали в ловушку.
Потому что с того дня турок уже никто не переубедит, что единственная причина, по которой их не берут в сообщество богатых и процветающих, — это их вера.
А поскольку это противоречит базовым демократическим принципам ЕС, европейским лидерам будет крайне трудно сказать «нет», даже если истинная причина отказа будет заключаться в ином.
На самом деле, помимо религии, которая, конечно, играет принципиально важную роль в данном вопросе, существует и множество других аргументов «против»: географических (почти вся территория Турция находится в Азии), экономических (размер субсидий, которые придется выплачивать 70-миллионной стране), наконец, военно-стратегических. На последние указывает, например, столь авторитетный европейский политик, как экс-канцлер Германии Гельмут Шмидт, убежденный противник принятия Анкары.
По его мнению, «разжижение» Евросоюза за счет стран, очевидно принадлежащих к другой культурно-политической общности, выгодно только Соединенным Штатам, поскольку объективно ведет к внутреннему ослаблению ЕС и, соответственно, закрывает для него возможность превратиться в сильного и независимого международного игрока.
«Если мы примем Турцию, то отказать, например, Марокко не будет никаких оснований. А дальше и вовсе обрушится настоящая волна желающих. Американские пропагандисты вовсю уже призывают к принятию Украины, Грузии и Армении», — пишет Шмидт в газете Die Zeit.
Ветеран европейской политики (Шмидту недавно исполнилось 86 лет) затронул, пожалуй, самый принципиальный момент, который касается не только Турции, но и будущего всей европейской идеи. Перешагнет ли Старый Свет в XXI веке границы, складывавшиеся столетиями?
Две империи — Османская и Российская, — будучи активным участниками европейской политики и внося свой вклад в формирование общеевропейской культуры и истории, всегда оставались, тем не менее, за пределами собственно европейского пространства.
До сих пор европейская интеграция, несмотря на свои небывалые успехи, не перешла «красную линию», отделяющую эти два субъекта европейской истории от собственно «настоящей» Европы. И в высшей степени символично, что по стечению обстоятельств европейцам одновременно приходится решать для себя два вопроса — о Турции и об Украине, которая всегда считалась частью российской сферы влияния. Кстати, тот же Гельмут Шмидт, представляющий классическую школу политической мысли, никогда не скрывал своего скептического отношения к украинской и белорусской независимости: по его мнению, через 20-30 лет эти страны с неизбежностью отойдут обратно к России.
<1>Вопрос, стоящий перед европейцами, заключается еще и в том, насколько они уверены в силе своей политико-экономической модели. Она с блеском проявила себя в «ядре» Европы. Она с трудом, но справляется с Европой большой. Хватит ли у нее сил на переработку «внешних» территорий, не заглохнет ли мотор евроинтеграции на столь обширных и разнородных пространствах — неизвестно.
Из всех многочисленных условий, которые ставятся сейчас перед Анкарой, самым трудным, на сегодняшний день невыполнимым, является требование признать геноцид армян.
Но именно в этом ключ к превращению Турции в современную европейскую страну. Потому что в основе интеграции — идеи покаяния за всю ужасную историю континента, породившего две мировые войны, примирения тех, кто столетиями ненавидел друг друга, смирение национальных амбиций, наконец, принципиальная невозможность считать кровавые войны предметом исторической гордости. Те, кому удалось согласиться со всем этим (пусть ценой разных усилий и с разной степенью искренности), становятся частью нового европейского проекта. Остальным там просто нечего делать, потому что они обречены чувствовать, что их а) никто не понимает и б) постоянно пытаются как-то ущемить.
И именно неспособность вписаться в эти рамки новой европейской морали (а не экономическое состояние и политический строй) является главным препятствием для теоретической интеграции России в ЕС.
Невозможно представить себе, что Россия когда-нибудь трансформируется настолько, что будет готова по-новому взглянуть на собственную историю и хотя бы отчасти увидеть ее глазами не имперской метрополии, а, например, ее маленьких соседей.
Россия со своей традиционной психологией обречена на то, чтобы служить не объектом интеграции, а ее центром. Именно это и имеет в виду Гельмут Шмидт, уверенный в возвращении Украины и Белоруссии в лоно Москвы. Однако при этом он, как и многие другие, исходит из того, что Россия, преодолев период упадка, модернизируется, вновь начнет подъем и восстановление своих позиций. Но какие у нас сегодня, собственно говоря, есть основания считать, что подобное произойдет? А страна, горячо стремящаяся быть центром притяжения, но категорически на это не способная, — это, как говорил один литературный герой, душераздирающее зрелище.
