Цивилизация
Последний раз мы голосовали сердцем летом 1996 года. Потом были рациональные мотивы голосования, надежды, усталость, безразличие. Но более никогда «дорогие россияне» не голосовали сердцем. Борис Ельцин умер от сердечной недостаточности, и это в известном смысле символично. Это был политик, которого вел не столько холодный расчет, сколько эмоции, не разум, а сердце. Возможно, это и есть главное свойство настоящих политиков. Личностей исторического масштаба, которым под силу поменять все — представления о политике, среду обитания, экономический уклад.
Перед операцией по аортокоронарному шунтированию Борису Николаевичу показали письмо Рональда Рейгана нации в связи с пожиравшей его болезнью Альцгеймера, написанное в 1994 году. Бывший президент обращался напрямую к американскому народу с чрезвычайно интимностью и в то же время необычайно торжественно: «В заключение позвольте мне поблагодарить вас, американцев, за то, что вы оказали мне огромную честь служить вам в качестве президента… Сейчас я начинаю путешествие, которое приведет к закату моей жизни. Но я знаю, что для Америки всегда впереди будет сиять заря. Спасибо вам, друзья мои. И храни вас Господь».
31 декабря 1999 года, завершая эру своего правления, эпоху, изменившую жизнь огромной страны, Борис Ельцин обращался к российскому народу с рейгановской интонацией, что соответствовало масштабу личности первого президента России: «Сегодня, в этот необыкновенно важный для меня день, хочу сказать чуть больше личных своих слов, чем говорю обычно. Я хочу попросить у вас прощения. За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело… Но я хочу, чтобы вы знали… Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моем сердце… Прощаясь, я хочу сказать каждому из вас: будьте счастливы. Вы заслужили счастье. Вы заслужили счастье и спокойствие. С Новым годом! С новым веком, дорогие мои!»
Это было, без преувеличения, великое обращение выдающегося государственного деятеля. Понятно, что оно было подготовлено талантливыми людьми — считается, что писали его Валентин Юмашев и Александр Волошин, но оно очень шло Ельцину.
Он такой и был — политик с болеющим и больным сердцем, за которого и можно было голосовать сердцем, выбирая путь для страны.
Покажите хотя бы одного сегодняшнего российского политика, который счел бы для себя возможным попросить прощения у людей. Нет таких!
Можно возразить, что произошедшее потом с Россией обесценило то историческое голосование, да и вообще все, чего добился Ельцин. Но он не был волшебником.
И сделал все что мог: и в 1991-м, когда предоставил реформам, которые спасли страну от голода и коллапса, политическую крышу, и в 1993-м, когда закрепил результаты буржуазной революции в своей, «ельцинской» Конституции, и в 1996-м, когда Россия в его лице проголосовала за вектор некоммунистического развития. Для личности исторического масштаба, для того, чтобы навсегда войти в учебники истории, достаточно.
Какая сила вела классического советского менеджера, типичного регионального партработника, обладавшего грубоватыми манерами практика-хозяйственника из производственного романа, к тому, чтобы изменить страну, чей уклад казался незыблемым и вечным? Стечение обстоятельств, интуиция, сердце? Вероятно, и то, и другое, и третье. Борис Ельцин и Михаил Горбачев — политики-антагонисты. Но с точки зрения вечности, с позиций большой истории, один просто завершил то, что начал другой.
Ирония истории состоит в том, что шаг, на который Ельцин решился в конце 1991 года в Беловежской пуще, его преемник, которому он завещал «беречь Россию», потом назовет «величайшей геополитической катастрофой XX века».
И в этой фразе была и своя правда, и лукавство. Лукавство, потому что эта самая «катастрофа» была неизбежной. Спровоцированной объективными обстоятельствами, а не рукотворной. В том наследстве, полученном вторым российским президентом от Ельцина, были не только ценности демократии и рыночной экономики, но и вот эта история с развалом Союза, которая до сих пор не закончена. Россия никак не может оправиться от травмы 1991 года и испытывает колоссальные фантомные боли. При Ельцине они почти прошли, но были как будто специально «расчесаны» в последние несколько лет.
Бориса Николаевича многократно «хоронили» — и в прямом, физиологическом, и в переносном, политическом смысле. А он всякий раз воскресал со своей фирменной медвежьей грацией.
И умер только тогда, когда его преемник готовился произносить своей последнее послание. Послание уже своему преемнику.
В этом можно усмотреть символ, а можно не усмотреть ровным счетом ничего. Но очевидно, что даже сама смерть Ельцина, человека, за которого голосовали сердцем, стала историческим событием — единственной настоящей новостью 2007 года. Операция на сердце затмила операцию «Преемник».
