Цивилизация
Строго говоря, художники делятся всего на две категории: одни покоряют материал, другие ему покоряются. Именно перед таким выбором был поставлен столяр Джузеппе по прозвищу Сизый нос, когда в его руках заверещало полено. Продолжать строгать ножку для стола или прислушаться к голосу деревяшки? Старик из сказки струхнул и переложил ответственность на шарманщика Карло. Художникам от подобной дилеммы уклониться труднее. Разве что сделать вид, будто материал бездушен и безгласен, будто в нем не содержится набор качеств будущего произведения.
Увидев хотя бы раз опусы Андрея Красулина, сразу понимаешь: из-под его рук выходят вещи с непокалеченной душой и незамаранным эйдосом. Дерево, гипс, металл, картон – словно звери в питомнике: подвергнуты особым условиям содержания, но не лишены собственной природы.
Красулинский минимализм – не стерильный, не математический, а идущий от органики.
Автор старается не делать лишнего, чтобы не загубить ненароком важные качества своих объектов. Впрочем, «слово «объект» я стал употреблять совсем недавно. И то по отношению к тем вещам, где я сам ничего не делал, а просто принес и поставил».
Четыре с лишним десятилетия такой вот «экологически чистой» деятельности вылились в персональную выставку в Третьяковке. Зрелище получилось… нет, не эффектным – скорее, основательным и самодостаточным. От него веет таким умудренным мастерством, что забываешь о привычке классифицировать увиденное. Что здесь живопись, что графика, что скульптура, что инсталляция? Красулин намеренно избегает видовых и жанровых акцентов, а действует по необходимости – где покрасит, где поскребет, где веревочкой перевяжет или гвоздем прошьет. Себя любит называть начинающим художником. Определение, между прочим, с двойной семантикой: подразумевает не только «свежесть решений», но и медитативную подоплеку. В том деле, которое выбрал себе Красулин, самое трудное – начать, перейти от размышлений к рукоделию.
Представьте: полгода исподволь наблюдать за бревном, железякой или еще какой «сырьевой базой», доискиваясь скрытых потенций – и вдруг одним движением руки пустить все насмарку…
Между прочим, это не преувеличение. При внешней грубости красулинских произведений в них присутствует микронная точность. Чуть влево-вправо, слегка повыше-пониже, и вот уже вместо сокровенного излияния – серийная поделка, какими многие пробавляются, держа в голове интернациональные достижения арте повера («бедного искусства»).
Красулинская же точность дает не только уникальную интонацию, но и национальный колорит. «В русских работах, даже в абстрактных, всегда обязательно вылезает какой-то Серов – стога, природа, тоска…». Вынуждены поправить автора: не всегда и не обязательно, а в тех случаях, когда это самим художником воспринимается как ценность. Вот у Красулина как раз «вылезает». Вроде бы у него вещи без всякой литературной канвы (даже офорты, сделанные на черновиках его жены, Людмилы Улицкой, кажутся абстрактной пластикой), а вокруг разливается что-то неуловимо расейское: то про какую-то православную аскезу подумается, то про ГУЛАГ, то про непролазную грязь на сельских дорогах…
Давно бы ходить Красулину в классиках, но он всегда мало был озабочен своим статусом – хоть официальным, хоть андерграундным.
При советской власти лишь однажды участвовал в групповой выставке на Кузнецком мосту, но и к нонконформистам не примыкал. Надо полагать, инстинктивно избегал всякой стадности, поскольку его творчество – дело действительно одинокое.
Характерно, что сегодня заслуги автора признаются в один голос, но вряд ли ему грозят особые почести от государства, даже в связи с 70-летним юбилеем. Не осыпать же благами профессионального скульптора с подобной крамолой на устах: «Меня всегда смущал такой жанр, как памятник. Камзол, пальто, юбка должны быть шиты портными, а не изготовлены из бронзы и мрамора. Почему эта кукла не машет руками, не вертит головой, не моргает глазами? По крайней мере, голуби не садились бы ей на макушку».
«Андрей Красулин. Образ жизни». В Третьяковской галерее (Крымский вал, 10) до 6 марта.
