Цивилизация
Конец нынешнего апреля в Пушкинском музее напоминает страду – почти как в преддверии «Декабрьских вечеров». Следом за этрусcкой выставкой, о которой мы недавно писали, и в непосредственном с ней соседстве открылась экспозиция «Вавилонская башня. Земля – небо». Около семидесяти экспонатов, от картины неизвестного голландца XVI столетия до макета татлинской «Башни III Интернационала», иллюстрируют нехитрый тезис, что всякое высотное строительство так или иначе связано с извечным стремлением человечества добраться до небес. Впрочем, речь не только о рукотворных дурындах, задевающих облака, но о горних символах вообще.
Первоначальное название «Гора. Лестница. Башня» было куда поэтичнее нынешнего библейско-артиллерийского и точнее отражало собранный материал.
За тридевять морей за экспонатами не ездили, ограничившись собственными фондами и партнерскими поставками из Эрмитажа, Третьяковки, Музея архитектуры и заповедника «Коломенское». Мировая художественная культура местного разлива бывала в употреблении неоднократно, признаки «запиленности» проглядывают там и тут, но устроители решили, что необычная постановка вопроса эти мелочи искупает. Выставка мало похожа на научную, хоть и увешана пространными экспликациями, а ее куратор Ирина Данилова тридцать лет проработала в должности замдиректора ГМИИ по науке. Задачи здесь не столько исследовательские, сколько концептуальные. В мировых музеях давно существует поветрие: взять темой выставки какой-нибудь многозначный элемент реальности – дерево, комету, окно или зеркало – и накручивать смыслы произведениями из разных эпох. Нам ли отставать?
Показательно, что, замахнувшись на космические аллегории, начали с провинциальной антрепризы.
На парадной музейной лестнице установлена еще одна лестница, внизу которой крылья, вверху руки, посередке и вовсе что-то малопонятное. Метафора, одним словом.
В скульптурной инсталляции академика Бурганова тема Вавилонской башни сопряглась почему-то с темой Икара, но вникать в толкования совершенно не тянет – достаточно понимания, что автор норовит примкнуть к когорте великих. Поднявшись по ступеням, упираешься в еще одну примету закомплексованности. В Белом зале заметнее всего экспонат, которого нет на выставке, – знаменитая картина Брейгеля-старшего «Разрушение Вавилонской башни». Изготовленный на базе шедевра гигантский постер должен символизировать идею проекта, но говорит лишь о подспудной неуверенности в классе собственных экспонатов. Мол, если что не так, всегда можно посмотреть на Брейгеля.
Между тем с уровнем экспонатов как раз все обстоит неплохо. Есть и редкостные иконы, где Богоматерь – «лествица небесная, ею же сниде Бог», и пристойная живопись позднего Возрождения, и любимые в Пушкинском голландцы с фламандцами.
Приложенные к ним комментарии, пожалуй, слишком глобальны для этого «ограниченного контингента», но в целом соответствуют. Мы узнаем, что гора – это и символ несокрушимости природы, и место общения с божеством; что ренессансными художниками ступени часто понимались как пьедестал для персонажей; что крепостная башня часто служила стержнем пейзажа, а фонтан виделся в качестве водяной лестницы и т. п. Вертикали трактованы как угодно, разве что не в духе доктора Фрейда: все-таки заявленная небесность заставляет держаться возвышенной интонации.
А потом возникают Сезанн с горой Сент-Виктуар, Шагал с Эйфелевой башней, де Кирико с метафизической каланчой и Борис Иофан с проектом Дворца советов, не говоря уж о Татлине. Модернисты охотно брались переосмысливать тему Вавилонской башни, и формально это все имеет отношение к выставке, но слишком уж скороговоркой произнесено. А увеличенный фотокадр с разрушением ВТЦ в Нью-Йорке и вовсе дает привкус спекуляции. Хотели как лучше, но получается пока не очень. Концептуальную выставку сделать убедительно потруднее, чем академическую, хотя бы потому, что такой навык у наших музейщиков пока не развился. Надо поработать над техникой. По индивидуальной программе.
«Вавилонская башня. Земля – небо». В ГМИИ (Волхонка, 12) до 20 июня.
