Цивилизация
До недавнего времени в музее на Волхонке не было работ Тициана. В Эрмитаже хоть отбавляй, а в ГМИИ – ну ни холстика. Но висел в основной экспозиции «Портрет кардинала Антониотто Паллавичини», атрибутированный как работа Себастьяно дель Пьомбо. У этого портрета трудная судьба: в начале ХХ века он поменял «родителя», тогда и получил дель Пьомбо в авторы. А до того считался именно что тициановским творением.
Есть такой музейный спорт – бороться за лучших авторов для своих картин, за звание шедевров, за более «удачные» (в контексте творчества автора) датировки. Борьба происходит в пределах научной этики, ведутся серьезные исследования, сравниваются работы из разных музеев. Но для любого музейщика нет ничего слаще, как переписать «школу Рембрандта», например, на чистокровного и единоличного «Рембрандта», аргументированно доказав сие, конечно же. Та же мотивация заставляет приглядываться к шедеврам других музеев и там находить огрехи в атрибуции, только в обратную сторону. Все как у людей, в общем.
Немец Отто Мюндлер первым усомнился в «тицианстве» кардинала Паллавичини, вслед за ним итальянец Лионелло Вентури стал приписывать эту работу Себастьяно дель Пьомбо. Картина тогда была в Эрмитаже – еще в 1722 году ее в составе собрания Кроза купила Екатерина II (а в XVII веке холст принадлежал Антонису ван Дейку).
С российской стороны на заключения иностранных искусствоведов не нашлись что ответить и просто поменяли этикетки. Целый век портрет висел «разжалованным».
В 1930-х годах его реставрацией занимался известный художник Павел Корин. В 2002 снова взялись за расчистку, а заодно просветили кардинала рентгеном и инфракрасными лучами. Обнаружили, в частности, авторские исправления некоторых деталей, похожие на манеру автора «Данаи» и «Кающейся Магдалины». Опираясь на полученную информацию, хранитель итальянской живописи Виктория Маркова вернула старую атрибуцию — и в ГМИИ появился свой Тициан.
Выставка одной картины в исполнении Пушкинского музея – своего рода «неделание» выставки. Картина просто вешается в основную экспозицию, в ряд с другими экспонатами, а из общего музейного равноправия ее выделяет только длинная экспликация – текст, висящий рядом на стене. Когда спадет вернисажный шум, Тициан окажется таким же узником музейной статичности, как Эль Греко напротив, или Веронезе сбоку.
Однако пока что у музея небольшой праздник. У кардинальского портрета тоже. Вот был он дель Пьомбо – и что-то мешало ценить его достоинства: меланхолично-мечтательный вид молодого кардинала, контраст зеленого пейзажа и красного одеяния. А стал Тицианом – и как-то весь засветился даже (хотя реставрация, без сомнения, помогла в этом), как-то сразу стало видно, что замечательная живопись и что цвет чудо как хорош, особенно красный – вот уж всем красным… А было бы то же самое, останься он Пьомбо? Вот интересно.
