Цивилизация
На закончившейся в понедельник книжной ярмарке Книжная же палата обнародовала статистические итоги книгоиздания в первом полугодии 2008 года. Есть там и традиционный список самых издаваемых авторов. Вот первая двадцатка по ранжиру-весу-жиру, то бишь – имя автора и общий тираж книг в тысячах экземпляров:
1. Донцова — 3980,8;
2. Устинова — 1306,0;
3. Шилова — 1300,2;
4. Акунин — 1266,0;
5. Полякова — 690,0;
6. Коэльо — 604,0;
7. Бушков — 552,7;
8. Колычев — 391,7;
9. Стил — 378,1;
10. Абдуллаев — 366,5;
11. Литвиновы — 315,5;
12. Прозоров — 314,3;
13. Нестерова — 312,5;
14. Калинина — 298,6;
15. Корецкий — 268,0;
16. Шелдон — 260,0;
17. Маринина — 251,5;
18. Достоевский — 244,2;
19. Серова — 243,3;
20. Хмелевская — 243,0.
Чудо-статистика. И, если меня не подводит зрение, в «тиражной» двадцатке зажигает слабый пол.
А у одной только Донцовой тираж примерно такой же, как у всех выбившихся мужчин вместе взятых, от Григория Шалвовича до Федора Михайловича.
И если вы думаете, что подобная ситуация – достояние недавнего времени, то ошибаетесь. Вот как, к примеру, выглядела первая десятка 2004 года:
1. Донцова — 18 млн экз.;
2. Устинова — 5,2 млн экз.;
3. Полякова — 3,7 млн экз.;
4. Маринина — 3,1 млн экз.;
5. Куликова — 2,3 млн экз.;
6. Шилова — 2,2 млн экз.;
7. Акунин — 2,0 млн экз.;
8. Бушков — 1,9 млн экз.;
9. Вильмонт — 1,9 млн экз.;
10. Ролинг — 1,5 млн экз.
С учетом того, что Вильмонт в миру зовут Екатериной, перед нами классическое «восемь девок, двое я».
Ладно. Знаю я, что вы все тут умные и читаете тоже умное, а Донцова у вас дверь в сортир корешком подпирает. Но я не о том. А о том, что ведь действительно какой-то бабий бунт творится в литературе.
И ладно бы только в хм… развлекательном сегменте.
Там ясно. Социальная страта, предпочитающая Донцову Достоевскому такова, что мужчины там, скорее, за наших новорожденных футболистов триколорами помашут и пивом зальются под адамово яблоко, чем книжицу откроют (даже дверь в сортир подпирающую). А женщины (поскольку они в любой социальной страте поумнее мужчин) читают. Ну да – Устинову с Шиловой, но ведь читают. Вот и выходит, что спрос определяет тиражи.
Я однажды про это говорила и еще тысячу раз скажу – пусть читают. Низкий поклон Дарье Донцовой и Co за их нелегкий труд. За то, что не прислушиваются к крикунам и охальникам, а пишут интересные и простые книги. Спасибо. И за дверь в сортир тоже. Но если тройка лидеров вышеприведенной таблички хоть как–то вовлечена в производство разумного, доброго, вечного, то «интеллектуальная» женская проза — полный пасадобль и синхронное плавание!
Главное, что и тут, в хм… интеллектуальной нише опять заправляют тетки.
Смотрите сами: Толстая, Славникова, Вишневецкая, Щербакова, Рубина, Улицкая… С тиражами у гранд-дам отечественной литературы не так хорошо, потому что таргет-группа этих прозаиц чересчур разборчива, а также умеет пользоваться интернетом и тянуть оттуда халявные тексты. Но с апломбом все в порядке. И с урожаем на литературные премии локального значения тоже. И с дифирамбами у критиков. И даже читатели на литературных форумах и в специально отведенных сетевых «литсалонах» все истекают аплодисментами и чепчиками. Ага.
И вот смотришь на эту феерию, и создается впечатление, что скоро вся русская литература обабится подчистую, и через сто лет школьники будут разглядывать на стенах кабинета литературы не бороды, а сиськи (простите, вырвалось). Вообще, в этом плане неплохая перспектива.
Но, увы, ничего не выйдет.
Потому что литература, как и многие другие непростые вещи, дело все-таки не женское.
Нет. Вы, конечно, можете спорить и доказывать, что вот были в классической литературе имена… Были! Правильно! Мало, но были. Да только работали эти имена в жанре «развлекательной» прозы, то есть те же Донцовы и Шиловы XVIII--XIX веков.
Поэтому если кому-то из нынешних авториц и выпадет написать какую-нибудь «Гордость и Предубеждение» или даже «Унесенные ветром», то это будет никак не представительница литературной элиты.
«Но ведь хорошо пишут. Красиво», — скажете вы. В точку! Эстетика «женской прозы», как тонкое кружево или вышивка гладью, а может, как эклеры с воздушным кремом. Но сравнить женскую прозу с ковровой бомбардировкой как-то рука не поднимается. Потому что вся эта «утонченность образов», «изящная патетика», «внешний аллогизм поведения-высказывания» и прочие странные свойства интеллектуальной женской прозы, выглядят, как попытка нацепить брюки в стразиках.
Носить можно, но «лучше б ты юбчонку надела».
И речь не о набивших оскомину размером с томик Донцовой ККК, а о том, что лучше бы авторицы писали то, в чем они действительно сильнее мужчин, а именно — сентиментальные романы или сказки. По крайней мере, это можно будет не только номинировать на Букера, но и читать. И тогда, может быть, получат с пол-абзаца в Лете, как Лагерлеф или Линдгрен.
Знаете, иногда мне как женщине и частично авторице порой обидно. Вот, нобелевку нам, женщинам, нечестно выдают. Из 107 Нобелевских премий по литературе только 11 присуждены женщинам. Сексисты хреновы! Еще обидно, когда кто-нибудь в штанах в ответ на мои выкрики о триумфе современной «женской» прозы взглянет на меня, как на альтернативно-одаренного Карлсона, и попросит: «А назови-ка ты мне 20 авторесс-классиков». А я помолчу, помолчу, да и всплакну, потому что больше 15 никак не выходит без подготовки.
Да и те – см. выше: Кристи, Остен, Бронте, Санд…
А потом проплачусь, высморкаюсь и успокоюсь. И притулюсь у гугль-окошечка. И стану ждать великого писателя — творца, гения, пророка. Мужчину, конечно же. Потому как, возможно, все наши проблемы оттого, что нет сегодня в литературе воистину гениального писателя, который бы выгнал всех, что тот лесник. Именно поэтому волна и выволокла на свет божий полк литературных Афродит — приятных на вид, легко доступных и в пене от усилий по вхождению в топ.
Но он однажды придет, я знаю. Въедет в литературу на сереньком ослике, как твой Машиах. И всё. И сразу все поймут, кто есть кто, и споют хором «к нам приехал, к нам приехал» и Осанну. И перестанут меряться объемом животов и сисек, а займутся каждый своим делом.
Но одна мысль не дает мне расслабленно устроиться у окошка: а вдруг он не придет? Что тогда?
