Цивилизация
Нет ничего удивительного в том, что художественная жизнь Израиля изобилует бывшими нашими соотечественниками. И дело не только в высоком процентном соотношении эмигрантов из СССР и России к общей численности израильского населения. Просто в нашем потоке переселенцев было особенно много представителей творческой интеллигенции – так уж исторически сложилось. Выезжали выпускники Суриковского и Репинского, Полиграфического и Текстильного институтов, училищ имени Мухиной и 1905 года, всевозможных региональных учебных заведений. До сих пор на сборных выставках израильских художников легко отыскиваются следы советской педагогической системы, хотя формально главенствуют вроде бы западные тренды.
Вот и у Аарона Априля, который перебрался на берега Сиона еще в 1972 году, частенько проглядывают стилистика и опыт прежней жизни.
Хотя, казалось бы, что может выглядеть менее по-советски, чем полуабстрактные аллегории из Ветхого Завета. Персонажи Книги Бытия и «Песни Песней» образуют сложные, не всегда прочитываемые сходу композиции. Живопись мерцает, завихряется, оставляет ощущение извечной тайны. И все же где-то на глубинном, почти бессознательном уровне восприятия вдруг обнаруживаются черты сходства с манерой советского времени. Не с соцреализмом, естественно, а с «левыми», полуофициальными ответвлениями. Аарон Априль многое отринул и пересмотрел, однако пластическая память иногда оказывается сильнее идейных установок. Да и само желание создавать большие картины «со значением» тоже, вполне вероятно, коренится в оттепельных стремлениях – тогда многие претендовали на роль выразителей времени.
В тех холстах, где у Априля содержатся аллегории интифады или других израильских реалий, возникает некий похожий пафос.
Значительную часть экспозиции составили акварели. В них, кроме советской школы, можно увидеть и влияние Врубеля, который был кумиром для многих ровесников нынешнего бенефицианта. Здесь те же библейские аллюзии перемежаются с пейзажами и натюрмортами, выполненными вполне виртуозно и лихо. Создается даже впечатление, что Аарон Априль – художник сугубо интуитивный. К чему легла душа в определенный момент, за то и взялся, не думая о программной последовательности или, тем более, о концепции.
По сегодняшним меркам, порывы почти легкомысленные. Но этот принцип действий продиктован все-таки не перепадами настроения, как может показаться, а давней художественной традицией. Пускай уже не модно вдохновляться смутными, едва уловимыми идеями и образами, однако для Априля, похоже, такой метод остается актуальным. Тут снова стоит вспомнить о нашем шестидесятничестве и тех авторах, которые свои мотивы пытались выловить буквально из воздуха.
Неясное колыхание мысли, как стимул для начала работы, художник в роли Демиурга – подобные представления об арт-процессе были свойственны не только Серебряному веку, но и послевоенному поколению.
По словам самого Априля, при всей спонтанности творческого движения ему хотелось бы выразить совокупный образ страны. Речь об Израиле, разумеется, хотя на выставке и встречаются отдельные российские пейзажи. Наверное, таким желанием и объясняются переходы от трактовок Пятикнижия к лирическим видам Иерусалима, а от них – к тревожным фантасмагориям на современные темы.
Решить, справился ли автор со своей сверхзадачей, непросто. Возьмись он за концептуальное раскладывание всего и вся по полочкам, вышло бы наверняка определеннее – но и без мистического трепета. В данном случае трепет присутствует, а вот общего знаменателя не видно. Если обходиться без самовнушения, обнаруживаешь только фрагменты воображаемого паззла по имени Израиль. Интересно, собирается ли он в принципе?
